Сесилия Грант: В сетях любви

Он сжал табакерку в кулаке, потом снова раскрыл ладонь, покачал ею, и металл заблестел в лунном свете.

Он слишком много размышляет весь вечер. Все его надежды на выигрыш рухнут, если он не вернет себе хладнокровие. Он положил табакерку обратно в карман.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Поддавшись импульсу, он поспешно вернулся в кресло и подобрал под себя ноги, чтобы лунный свет не падал на ботфорты. Безотчетный рефлекс, который вырабатывается у человека на войне. И сейчас он сработал вовсе не потому, что французы взяли за правило время от времени подкрадываться под покровом ночи и убивать. И не потому, конечно, что шаги таили угрозу.

Просто по коридору шли двое человек, причем один ступал легче, чем другой, и они точно направлялись сюда. Мужчина и женщина. Как же он раньше не сообразил! Ведь он сам в дни беззаботной юности точно так же сбегал от компании в какую-нибудь погруженную в полумрак комнату.

Он собрался было встать, но что-то остановило его. Возможно, нежелание оказаться в неловкой ситуации, когда придется объяснять, почему он сидит тут один, в темноте. Или упрямство — с какой стати ему освобождать территорию для тех, кем движут грязные цели? Как бы то ни было, он остался сидеть. Судя по шагам, эти двое вошли в комнату. Более высокая фигура протянула руку к ручке, чтобы закрыть дверь, и Уилл успел заметить, как в свете коридора блеснула запонка с зеленым камнем.

Роанок и его любовница. Или, вероятно, Роанок и какая-то другая женщина, что больше похоже на правду. Если учесть, что мистер Квадратная Челюсть может развлекаться с любовницей дома, на досуге, не таясь по углам. Дверь закрылась, и Уилл отказался от идеи быстро уйти. Сейчас они займутся своим делом, и он выберет момент, когда их внимание будет отвлечено. Возможно, он попробует выяснить, кто эта дама, — хотя зачем ему это? Если Роанок предал мисс Слотер, его это не касается. Может, стоит занять место рядом с ней за ужином и, бросая пространные намеки и ужасаясь, рассказать ей, что он видел?

Вопрос спорный. Пара прошла прямиком в эркер, и Уилл сразу узнал женщину по осанке. Она держалась прямо и немного откинувшись назад, как будто отстранялась от всего, что окружало ее. Они стояли так близко, что он мог дотронуться до ее юбок. Слава Богу, их глаза еще не привыкли к темноте. Кольца штор проскребли по карнизу, и поток лунного света, упавший из окна, превратился в узкий лучик. Потом наступила тишина, нарушаемая редкими шорохами. То, чем они занимались, не требовало разговора.

Без сомнения, нашлось бы много мужчин, которые порадовались бы тому, что стали случайными свидетелями такого события. Жаль только, что Уилл никому не может уступить свое место. Надо же, он хотел четверть часа провести в тишине и покое, а теперь должен расплачиваться за это желание, придумывать, как бы незаметно сбежать отсюда, хотя права занимать эту комнату у него по всем меркам больше, чем у этих двоих.

Ждать больше нельзя. Еще тридцать секунд — и их глаза привыкнут к темноте. И они заметят его.

К шороху прибавился еле слышный шепот. Он осторожно положил руки на подлокотники и сжал их. Двадцать секунд, не больше.

Смешать карты этой сексуально озабоченной парочке. А главное, смутить женщину, наказать за то, что позволила мистеру Квадратная Челюсть попользоваться ею после того, как он без зазрения совести расписывал знакомым ее достоинства. Неужели у нее совсем нет гордости? Если нет, то и беречь нечего. Зря он упрекал Каткарта в некорректности.

Девятнадцать, двадцать. Судя по звукам, они полностью поглощены друг другом. Он осторожно приподнялся в кресле, наклонился вперед и выглянул из-за книжного шкафа, желая убедиться, что они его не замечают.

И замер.

Он был готов к чему-то омерзительному, к грубому совокуплению хама, охваченного похотью, и шлюхи, научившейся своему ремеслу у миссис Пэрриш. Хотя то, что происходило, и в самом деле было омерзительно. И само бегство этой парочки в библиотеку, и сам Квадратная Челюсть, лапающий свою любовницу, — все это вызывало у него отвращение.

Однако увиденное… смутило Уилла, если это правильное слово. Он понял одно: «омерзительно» неприменимо к этой женщине.

Она стояла спиной к шторе с закрытыми глазами и поднятой головой и раскачивалась в сладостной неге. Неожиданно она подняла вверх руки — без перчаток и с необыкновенной грацией сплела запястья. Как танцовщица из сказки, которая зачаровывала мужчин, а потом отрубала им голову. Ее обнаженные пальчики сомкнулись на складке шторы, и он представил, как она мнет бархат, плотный и шелковистый, такой нежный, что хочется урчать от удовольствия. А еще он представил, каково это — быть тем самым бархатом, зажатым в ее руке. Он так увлекся грезами, что не заметил, как вцепился в угол книжного шкафа.