Элейн Барбьери: Добродетель в опасности

Интересно, где сейчас его Дженни? Наверное, это так приятно, когда тебя любит такой мужчина!

Тяжелые веки священника опять приподнялись, глаза его вновь сверкнули и закрылись, а губы дрогнули в улыбке. Но девушка знала, что эта улыбка не для нее и, хотя она стоит здесь, возле постели пастора, в его сознании вообще не существует Честити Лоуренс.

Внезапно на нее навалилась усталость. Честити повернулась к стоявшему в углу креслу. «Надо отдохнуть, — подумала она, — поспать хоть несколько часов. Проснусь и во всем разберусь, а потом поеду своей дорогой».

Опустившись в кресло, девушка натянула одеяло на плечи, сняла очки и закрыла глаза.

Превозмогая гул в голове, Рид разомкнул свинцовые веки и, скосив глаза, оглядел незнакомую комнату. Перед его смутным взором промелькнули очертания разномастной мебели и выцветшие обои на стенах.

«Где я и как сюда попал?» — подумал он.

В голове загудело еще больше, когда Рид попытался вспомнить, что с ним случилось. Он ехал поездом в Седейлию, ему было плохо. Нога. Он сунул руку под одеяло и обнаружил, что лежит голый, если не считать коротких кальсон и повязки на бедре. Дотронувшись до раненого места, Рид скривился от боли. Да, вспомнил. Врач предупреждал его, что рана загноилась и ее нужно лечить, но он все-таки погнался за Уиллом Морганом, решив, что на этот раз негодяй от него не уйдет.

Ему стало жарко. Рид откинул одеяло, с облегчением почувствовав, как прохладой обдало потную грудь. У него была лихорадка. Да… эта поездка на поезде была нескончаемым кошмаром. Помнится, кондуктор крикнул, что они подъезжают к Седейлии, он встал, чтобы взять сумку…

На этом его воспоминания обрывались. Значит, он сейчас в Седейлии? Рид осторожно пощупал ногу. Повязка была сухой. Кто-то сменил ее.

«Черт возьми, что все это значит?» — раздраженно задал он себе вопрос и вдруг, разозлившись, поднял голову и застонал от резкой боли, одновременно пронзившей висок и бедро. Тут же у постели возникла женщина. Он напрягся, пытаясь ее узнать.

Нет, не может быть! Перед глазами у Рида плыло. Он моргал, чтобы прояснить видение. Женщина молча стояла у кровати и серьезно смотрела на него сверху. Ее волосы красновато поблескивали в оконном свете. Нет, у Дженни были каштановые волосы, а на солнце они отливали медовым золотом.

«Жарко… как же жарко!» — внутренне изнемогал он.

Рид хотел раскрыться, чтобы спастись от сжигавшего его огня.

— Нет, не делайте этого!

Видение заговорило, и Рид застыл в изумлении. Радость медленными волнами заполняла все его существо. Это в самом деле она! Живая! Она вернулась к нему!

Смех заклокотал у него в горле и вырвался наружу странным каркающим звуком. Рид опять попытался сбросить одеяло.

— Не надо, прошу вас! Вы больны, вам нельзя раскрываться.

Девушка сделала попытку остановить его, и Рид схватил ее за руку.

— Не уходи, — прошептал он.

Она замерла, потом тихо откликнулась:

— Вы не поняли. Я не та, за кого вы меня принимаете.

— Не уходи… — свет начал меркнуть, — не бросай меня снова!

— Преподобный отец… Рид, пожалуйста, попытайтесь понять…

Его охватила паника. Огонь внутри разгорался все жарче, поглощая свет. Девушка исчезала, и он молил из последних сил:

— Не уходи!

Наконец угасла последняя искорка света, и тут он услышал ее ответ.

— Нет, я не уйду, — сказала она отчего-то печальным голосом.

Был солнечный полдень. Изрезанная колеями главная улица Седейлии оживленно гудела. Честити шла по тротуару, щурясь от яркого света. Мимо с шумом и грохотом проехал большой ветхий фургон, груженный шкурами. На большую дорогу повернула группа всадников в запыленной одежде, низко надвинутых на лоб шляпах и с болтавшимися на бедрах револьверами. Из пестро раскрашенного салуна на другой стороне улицы доносились громкая музыка и визгливый женский смех, а впереди, вдоль деревянных домов с декоративными фасадами, торопливо шагали немодно одетые женщины. Все здесь казалось девушке безнадежно убогим по сравнению с мощеными улицами и изящной архитектурой Нью-Йорка — города, в котором она росла и училась. Ее вдруг охватило чувство нереальности происходящего.

Чувство это усилилось, когда Честити поймала свое отражение в витринном окне магазина. Женщина, которая смотрела на нее из стекла, мало напоминала ту ухоженную, строго одетую Честити Лоуренс, которая несколько дней назад отправилась в поездку на Запад. Огненно-рыжие волосы, раньше аккуратно спрятанные под скромной шляпкой, теперь бесстыдно блестели на солнце. Теплый ветерок трепал игривые локоны. Она долго думала, что бы надеть в дорогу, и наконец остановила свой выбор на глухом черном платье скромного фасона. Теперь это платье было мятым и грязным. Не оставалось никакого сомнения, что она в нем спала. В довершение всего на лифе не хватало двух пуговиц, потерянных где-то в суматохе ночи, и ворот совершенно неприличным образом распахивался на груди. В результате создавалось абсолютно ложное впечатление о ее нравственности. Можно было подумать, что она шлюха, только что обслужившая клиента.