Франсин Риверс - Эхо во тьме

— Во мне нет твоей веры, Азарь.

— В тебе достаточно веры.

Он протянул к ней руку, но она отошла от него. Он смотрел, как она, хромая, направилась к двери и вышла. Чувствуя себя совершенно подавленным, он положил локти на край постели. Охватив голову руками, он запустил пальцы в волосы.

«Иисус…» — прошептал он, но больше никакие слова на ум не приходили. «Иисус…» Он так устал и упал духом, что у него уже не было сил не только молиться, но и вообще о чем-то думать. За те три дня, что Юлия пребывала в таком состоянии, его мать тоже, судя по всему, угасала. В любой момент он мог потерять их обеих, и эта мысль была ему невыносима.

«Иисус…» — снова воскликнуло его сердце.

С балкона в покои подул легкий ветерок, который, подобно нежному шепоту, коснулся бровей Юлии. Почувствовав это дуновение, Юлия вдохнула его, повернув к нему голову. Открыв глаза, она увидела Марка сидящим возле ее постели, опустив голову на руки. Глядя на него, она поняла, что он глубоко подавлен, и слабым движением протянула руку и прикоснулась к нему, желая как-то его утешить. Марк слегка вздрогнул и поднял голову.

— Юлия, — прошептал он, не сводя с нее глаз.

— Я так рада, что ты вернулся, — тихо сказала она. Марк схватил ее руку и стал нежно целовать ее пальцы. Из ее глаз полились слезы, она едва различала его лицо. В нем снова проснулась любовь к ней. О Боже, Марк любит ее!

Легкий ветерок снова коснулся ее лица. Юлия чувствовала в себе такую слабость и легкость, что ей казалось, что этот ветерок вот-вот подхватит ее и понесет, как осенний лист. Но она еще не была готова к этому. Ей было страшно при мысли о том, куда он ее может унести. У нее было такое ощущение, что на нее надвигалась какая-то тягостная тьма, а тяжесть в сердце по-прежнему ее не оставляла.

— Я хочу у тебя за все попросить прощения, Марк, — прошептала она.

— Я знаю. Я прощаю тебя, Юлия. Я все простил тебе.

— О, если бы это было так просто.

— Это действительно просто, хорошая моя. Ты послушай меня, Юлия. Я совершил столько глупостей, и сейчас мне нужно столько тебе сказать. — А времени осталось так мало. — Ты помнишь, как Хадасса часто рассказывала тебе истории? И вот сейчас я хочу рассказать тебе историю, мою историю. — И Марк начал рассказывать ей, начав с тех дней Риме, когда в течение года империей правили три императора, а половина его друзей погибла. Он рассказывал о своей жажде удовольствий, о своих многочисленных любовных похождениях, о бесконечных пирах, попойках, зрелищах — обо всем, к чему он тогда стремился, чем наслаждался. Он жил по принципу: «Ешь, пей и веселись, ибо завтра мы все умрем». Но ничто из этого не приносило ему удовлетворения, ничто не заполняло в нем болезненную пустоту.

А потом в их жизнь пришла Хадасса, которую они впервые увидели в связке с другими иудеями, выжившими в этой иерусалимской бойне.

— Мама купила ее и отдала тебе. С самого начала она чем-то отличалась от остальных. Ей столько довелось пережить, а в ней был какой-то покой, мир. Я часто видел ее ночью в саду, при лунном свете, молящейся Богу. За тебя. За меня. За всех нас, — Марк вздохнул, сжимая в своих руках руку сестры. — И далеко не ты одна насмехалась над ней…

Хадасса, хромая, шла по верхнему коридору из покоев Фебы. Приближаясь к двери Юлии, она услышала, как Марк что-то невнятно говорит. Она тихо вошла в покои, и ее сердце подпрыгнуло, когда она увидела Юлию с открытыми глазами. Она прислушалась к тому, как Марк рассказывает сестре о развалинах Иерусалима, о старике, который стоял и плакал рядом с руинами стены храма.

Когда Азарь вошла в покои, Марк повернулся к ней. Затем он стал дальше рассказывать сестре о том, как на пути в Иерихон на него напали грабители. О том, как Ездра Барьяхин и его дочь, Тафата, спасли ему жизнь.

— Я рассказал ему все то, что Хадасса говорила мне о Господе, и видел, как в нем происходили перемены, Юлия.

Хадасса услышала, с каким чувством Марк описывает свое путешествие в местечко Наин. Ее рука, сжимавшая палку, побелела.

— Я нашел тот дом, где жила Хадасса, был в нем. Я бродил по тем холмам. Потом купил вина и напился до беспамятства. Люди там, наверное, подумали, что я сошел с ума. Они оставили меня одного. Никто не осмеливался общаться с римлянином. Кроме одной пожилой женщины, которая постоянно меня донимала. — Марк усмехнулся, вспомнив о ней. — Ее звали Дебора.

Хадасса тяжело опустилась на другой край постели Юлии. Не отрывая глаз от Марка, Юлия протянула свою руку к руке Хадассы. Хадасса смотрела на Марка сквозь свое покрывало… и сквозь слезы.