Розмари Роджерс - Опасный мужчина

— Если ты пообещаешь отправиться с нами в четверг в театр, я больше не буду говорить о Маргарет Фуллер. По рукам?

Тихо засмеявшись, Симес потрепал Тори за подбородок:

— Хитрая девчонка. Конечно, я поведу вас в театр, если вы хотите. Почему нет? Мои дочери — самые красивые девушки в Бостоне. В этом городе никто не стоит вашего мизинца.

Сочный ирландский акцент придавал речи дяди Симеса особое очарование, и Тори внезапно вспомнила о своем отце. Папа тоже произносил слова с ирландским акцентом, напоминавшим об их происхождении. Она думала об отце уже не так часто, как прежде, ведь она покинула Калифорнию, когда ей не было еще и десяти лет, а теперь стала почти взрослой женщиной. Причина заключалась не в том, что Тори не любила отца, просто сейчас она уже плохо помнила дом, в котором родилась.

Мама представала смутным, расплывчатым образом — Тори с трудом удавалось восстанавливать в памяти ее внешность. После рождения Диего мама не вставала с кровати, все время лежала в своей комнате. «Инвалид, — сказала тетя Бенита, — роды, об опасности которых говорили врачи, погубили ее здоровье…»

Заботиться о младенце доверили тете Бените, и Диего со временем превратился в крепкого, немного капризного малыша. Тори часто вспоминала, как он выглядел при их расставании. Тогда Диего был серьезным восьмилетним мальчиком с густыми черными волосами, как у матери, и живыми голубыми глазами, как у отца. Диего жил в мире мужских интересов, он был наследником культуры, в которой женщине отводилась весьма ограниченная роль. Тори помнила, какие строгие порядки царили в Калифорнии, где от женщин требовали покорности и послушания. Никто не заговаривал там о таких вещах, как равенство прав. Тори была благодарна Господу за то, что он подарил ей тетю Кэтрин, которая понимала духовные потребности племянницы, боролась за освобождение женщин и часто брала своих дочерей и племянницу на лекции и диспуты.

Совсем недавно они нанесли визит миссис Элизабет Кэди Стентон, собиравшейся переехать в Сенека-Фоллз, штат Нью-Йорк. Ее муж, адвокат Генри Брюстер Стентон, был известным сторонником отмены рабства. Во время своей поездки в Лондон летом после свадьбы Элизабет познакомилась с миссис Лукрецией Мотт. Когда этих дам не допустили на съезд аболиционистов из-за того, что они были женщинами, они поклялись провести в Соединенных Штатах съезд, посвященный гражданским правам женщин. Они еще не организовали его, но миссис Стентон охотно делилась своими суфражистскими взглядами. В числе ее слушательниц были и женщины из семейства Райенов. Порой Тори приходила в ярость от несправедливого отношения к женщинам. Она поклялась, что постарается исправить такое положение.

Это представлялось вполне возможным, если папа не настоит на ее возвращении в Калифорнию, а позволит остаться в Бостоне, где Тори ждали важные дела. Она могла бы помочь организовать съезд по вопросу о правах женщин… и, конечно, здесь были театр, который она так любила, вечеринки, балы, чаепития. Бостон притягивал Тори множеством захватывающих развлечений, жизнь тут была более утонченной и интересной. Конечно, она никогда не расскажет папе о некоторых своих поступках, например, о том, как сопровождала преподобного Гидеона на бостонской набережной. Тори поежилась, вспомнив об этом эпизоде, о том, что они едва избежали несчастья, об опасном человеке — она несколько раз пыталась мысленно воссоздать его образ, но вся история превратилась в расплывшееся пятно из страха и ужаса, и в сознании Тори сохранился лишь смутный силуэт высокого мужчины с порочными глазами и саркастической улыбкой.

Что ж, все это осталось в прошлом. Теперь она участвовала в кампании за трезвый образ жизни более осторожно, тем более что сам преподобный Гидеон отказался от вылазок в столь опасные районы. Не стоит рассказывать папе о таких вещах и о том интересе, который она проявляла к правам женщин и рабов.

Отец пришел бы в ужас от всего этого, поэтому Тори считала излишним сообщать ему о том, как проводит время. Он мог настоять на ее возвращении в Калифорнию, а она была счастлива здесь, где ее ждали важные дела. В конце концов, Син опекал ее, если она не требовала от него слишком многого. Он только изредка протестовал, да и она после бегства с набережной стала чаше прислушиваться к его словам.

Син всегда был самым пылким ее защитником. Именно он утешал Тори, когда на своем первом балу она подслушала, как гости обсуждают ее поведение и характер; воспоминания об этих сплетнях и сейчас вызывали у нее дрожь.