Дафна дю Морье - Французова бухта

— Ах, значит, он и этим промышляет? — пробормотала Дона.

— Нет, кровь еще не пролилась и не пострадала ни одна женщина, — вынужден был признать Годолфин. — Но все мы ожидаем с его стороны подобной мерзости.

— О да! — промолвила Дона, еле сдерживая смех. Она встала и подошла к окну. Выносить его дальше было выше человеческих сил, сейчас она рассмеется. Но, слава богу, он истолковал ее жест как намек на прощание. Он степенно поклонился.

— Когда вы соберетесь написать своему супругу, надеюсь, вы напомните ему обо мне и расскажете о наших бедах, — заключил он.

— Да-да, конечно, — кивнула Дона, думая: «Что бы ни случилось, я ни за что не позволю Гарри примчаться в Наврон сломя голову для ловли неуловимого пирата и тем самым нарушить мою вожделенную свободу». После некоторых положенных формальностей Дона вызвала Уильяма и попросила проводить гостя.

Она понадеялась, что это был ее первый и последний посетитель. Такого рода знакомства не для нее. Сидеть на стуле и выслушивать этого репоголового субъекта было ничуть не лучше, чем ужинать в «Лебеде». Надо предупредить Уильяма, что ее дом закрыт для посетителей. Пусть сам выкручивается: ее нет дома, она гуляет, спит, больна, сошла с ума, прикована цепями в своей комнате — что угодно, лишь бы отделаться от всех Годолфинов этого графства.

Что за тупоумная эта провинциальная знать, если даже с помощью солдат не может уберечь свои склады и ценности от ночных гостей. Раззявы! Да выставите караулы, и пираты, проскользнув в одну из гаваней, окажутся в ловушке. Корабль — не призрак, он зависит от ветра и течений.

Вечером, обедая раньше обыкновенного, она втолковывала стоявшему за ее стулом Уильяму, что отныне он должен закрывать дверь перед носом всех визитеров.

— Видите ли, Уильям, — говорила она, — я приехала в Наврон, чтобы отдохнуть от людей, побыть в одиночестве. Словом, хочу поиграть в отшельника.

— Понятно, миледи, — согласился Уильям. — Сегодня я допустил ошибку, больше этого не повторится. Вы сможете спокойно предаваться своему одиночеству и продлите свое бегство.

— Бегство? — вздрогнула Дона.

— Да, миледи. Я вполне убедился, что именно поэтому вы здесь. Вы сбежали от лондонской жизни и укрылись в Навроне.

Обескураженная, испуганная, Дона молчала. Наконец она овладела собой.

— У вас дьявольская интуиция, Уильям. Откуда она берется?

— Со мной часто и подолгу беседовал мой прежний господин. Многие мысли, которые я высказываю, заимствованы у него. Он научил меня наблюдать людей, анализировать их поступки. Вероятно, он тоже расценил бы появление здесь вашей светлости как бегство.

— Отчего же вы покинули своего господина, Уильям?

— В данное время, миледи, он не нуждается в моих услугах. Мы решили, что мне лучше поселиться в другом месте.

— Тогда вы избрали Наврон?

— Да, миледи.

— Жили уединенно и охотились за мотыльками?

— Ваша светлость абсолютно точны.

— В таком случае и для вас Наврон явился убежищем?

— Возможно, миледи.

— А ваш прежний господин, что он предпочел для себя?

— Он путешествует, миледи.

— Вечно переезжает с места на место?

— Приблизительно так, миледи.

— В таком случае, Уильям, он тоже беглец. Путешественники всегда беглецы.

— Мой господин часто повторял ту же истину, миледи. Возьму на себя смелость заметить, что его жизнь — это бесконечное исчезновение.

— Ему повезло, — рассудила Дона, очищая фрукты. — Остальные, увы, могут исчезать лишь на время. Как ни старайся добиться свободы, в глубине души знаешь: это возможно лишь на короткий срок, руки-ноги у нас повязаны.

— Готов согласиться с вами, миледи.

— А у вашего господина нет никаких пут?

— Никаких, миледи.

— Я была бы не прочь познакомиться с ним, Уильям.

— Мне сдается, вы бы нашли между собой много общего.

— Возможно, однажды, путешествуя, он заглянет в наши края?

— Не исключено, миледи.

— В таком случае, Уильям, я готова нарушить свое затворничество. Если ваш прежний господин пожелает навестить меня, то я — не больна, не сошла с ума и не подвержена иной напасти! Я приму его.

— Прекрасно, миледи.

Дона встала и, оглянувшись, заметила на его лице ту же улыбку, которую видела прежде. Улыбка сразу же исчезла и губы сжались, как только он почувствовал на себе ее взгляд.

Набросив на плечи шаль, она вышла в сад. Воздух томил и обволакивал теплом. Заходящее солнце освещало небо на горизонте ярким светом. Слышны были голоса детей и Пруэ, укладывавшей их спать. Ничто не мешало Доне остаться наедине со своими мыслями. Она прошла через парк, выбралась в поле и по размытой тропинке дошла до проселочной дороги, откуда открывались поросшие вереском и дикой сорной травой поля, а дальше, за скалами, было море. В воздухе заметно похолодало, но Дону неодолимо влекло к морю. Наконец она достигла покатого мыса и сверху оглядела горизонт. Слева от нее широкая, сверкающая река впадала в море. Все будто застыло: морская гладь, покрытая бронзовыми и малиновыми мазками, убегающая вдаль солнечная дорожка… Только короткие волны бились о скалы.