Виктория Холт - Королева-распутница

Мари, однако, продолжала дрожать.

— Паж, — произнес король, — скажи моей матери, что я встречусь с ней в моих покоях.

— Хорошо, Ваше Величество.

— Это тебя устроит? — обратился король к Мари. — До свиданья, дорогая. Я приду к тебе позже.

Мари поцеловала его руку; она испытала облегчение, поняв, что ей не придется увидеть женщину, внушавшую девушке страх; король вышел в коридор, соединявший его апартаменты с покоями любовницы.

Катрин радостно поприветствовала сына.

— Ты прекрасно выглядишь! — заявила она. Вижу, грядущее отцовство красит тебя.

Король сжал губы. Его душа переполнялась страхом всякий раз, когда королева-мать вспоминала о ребенке, которого вынашивала супруга Карла.

— Наша маленькая королева тоже выглядит чудесно! — продолжила Катрин. — Она должна беречь себя. Мы не можем допустить, чтобы она рисковала сейчас своим здоровьем.

Карл боялся подобной неискренности матери. Королева-мать любила шутки. Чем более зловещими и мрачными они были, тем большую радость получала от них Катрин. Люди говорили, что она способна с ухмылкой на лице протянуть чашу с ядом своей жертве и пожелать ей при этом доброго здоровья. Кое-кто считал Катрин доброжелательной, не видя циничности ее улыбки. Но Карл знал мать достаточно хорошо; поэтому сейчас он не улыбнулся.

Катрин быстро заметила выражение его лица. Она сказала себе, что ей следует внимательно следить за своим маленьким королем. Он освобождался от ее влияния быстрее, чем хотелось Катрин.

— У тебя есть для меня новость? — спросил король.

— Нет. Я пришла побеседовать с тобой. Я обеспокоена. Очень скоро в Париж прибудет Колиньи.

— Это меня радует, — сказал Карл.

Катрин улыбнулась.

— Он коварен, этот адмирал.

Она сложила ладони вместе и благочестиво воздела глаза к потолку.

— Он такой добрый! Такой набожный! Он весьма умен. Религиозность Колиньи обманчива.

— Обманчива, мадам?

— Конечно. Он говорит о вере, замышляя кровопролитие.

— Ты ошибаешься. Когда адмирал говорит о Боге, он думает о Боге.

— Он заметил доброту короля и использует твое расположение к нему.

— Я всегда ощущал его расположение ко мне.

— Мой дорогой сын, это ты можешь проявлять расположение к своим подданным. Они же обязаны служить тебе.

Король вспыхнул; Катрин всегда умела заставить его почувствовать себя глупцом, маленьким мальчиком, во всем зависевшим от матери.

— Я пришла поговорить об этом человеке, — сказала Катрин, — потому что скоро он постарается снова очаровать тебя. Мой сын, ты должен видеть все очень ясно. Ты уже не мальчик. Ты — мужчина и король великой страны. Ты хочешь втянуть ее в войну с Испанией?

— Я ненавижу войну, — мрачно сказал король.

— Однако ты поощряешь тех, кто готовит ее. Ты отдаешь свое королевство, себя и твоих родных во власть господина де Колиньи.

— Неправда. Я хочу мира… мира… мира…

Она пугала его. В обществе Катрин он вспоминал сцены из детства, когда Катрин говорила с ним, как сейчас, отпустив всех его приближенных; она описывала ему камеры пыток и мучения, которым подвергались беззащитные мужчины и женщины по воле могущественных людей. Он не мог прогнать из головы мысли о крови, дыбе, раздробленных конечностях. Мысли о крови всегда вызывали у него тошноту, чувство страха, доводили до безумия. Охваченный безумием, он желал увидеть ее. Мать умела довести его до потери рассудка с большей легкостью, чем воспитатели-итальянцы, которых она приставила к нему. Чувствуя приближение приступа, он должен изо всех сил отгонять его от себя.

— Ты хочешь мира, — сказала она. — Но что ты делаешь ради него? Ты тайно совещаешься с человеком, жаждущим войны.

— Нет! Нет! Нет!

— Да. Разве ты не совещался тайно с адмиралом?

Катрин встала и замерла над Карлом; он видел лишь ее сверкающие выпученные глаза.

— Я… я встречался с ним, — сказал король.

— И будешь делать это снова?

— Да. Нет… нет. Не буду.

Он опустил взгляд, пытаясь спрятаться от гипнотизирующих глаз матери.

— Если я пожелаю встретиться с любым из моих подданных, я сделаю это, — мрачно произнес Карл.

Эти слова прозвучали из уст короля, и Катрин встревожила подобная демонстрация силы. Он завел себе слишком много друзей-гугенотов. Следовало убить как можно быстрее Колиньи, а также Телиньи, Конде и Ларошфуко. Наибольшая опасность исходила от адмирала.

Катрин сменила тон; закрыв лицо руками, она печально промолвила:

— Могла ли я думать, что ты так отблагодаришь меня за все тревоги, выпадающие на мою долю, пока я растила тебя и охраняла корону, которой в равной степени пытались завладеть католики и гугеноты? Ты скрываешься от меня, твоей матери, чтобы держать совет с твоими врагами! Если ты намерен бороться против меня, скажи мне об этом, и я вернусь на мою родину. Твой брат тоже должен уехать со мной, поскольку он посвятил свою жизнь охране твоей; дай ему время скрыться от врагов, которым ты собираешься отдать Францию.