Лавирль Спенсер - Колибри

Когда поезд 9.50 появлялся на Разъезде Стюарта, он всегда привлекал толпу народа, потому что был здесь еще новым явлением, и весь город ждал его каждый день. Босоногие ребятишки, словно куропатки, садились на корточки в заросли тростника и осоки на самой окраине города и стерегли громкое, извергающее облако дыма чудовище, рядом с которым они бежали последнюю четверть мили до увенчанного шпилем здания железнодорожной станции. Эрни Тернер, городской пьяница, тоже каждый день приходил встречать поезд. Плюясь и петляя, он брел из салуна и располагался на скамейке у крыльца станции и спал там до тех пор, пока полуденный поезд не давал ему сигнал начать вечерний обход. В кузнице Спад Сведин откладывал свой молот, спускал мехи и вставал в дверном проеме, скрестив на черном фартуке черные руки. А как только затихал звон металла, все ушки Разъезда Стюарта, что в Колорадо, оказывались на макушке. И тут же по всей недлинной Фронт-стрит из своих дверей на дощатый настил выходили лавочники.

То июньское утро 1879 года не отличалось от остальных. Когда Спад прекратил клацать, у цирюльника опустело кресло, банковские клерки покинули свои клетушки, а в пробирной лаборатории освободились весы, все вылезли наружу, устремив взгляды на северо-восток в ожидании прибытия поезда 9.50.

Но «9.50» не появился.

Вскоре пальцы начали нервно трепать кармашки, из которых наружу вынимались, открывались и захлопывались часы, вся эта процедура сопровождалась обменом недоумевающими взглядами. В конце концов шепоток перетолков сменился беспокойством и, один за другим, жители городка вернулись в свои магазины и время от времени выглядывали в окна, ломая голову, что могло задержать поезд.

Время ползло медленно, каждое ухо было навострено в ожидании жалобного свистка, а его все не было. Прошел час, и тишина над Разъездом Стюарта превратилась в молчаливое благоговение, словно кто-то умер, но никто не знал кто.

В 11.06 все головы, одна за другой, поднялись. Первый, потом второй торговцы шагнули к дверным порогам, потому что живительный летний ветер в своем горячем дыхании принес приближающийся звук парового свистка.

– Это он! Но слишком быстро идет!

– Если им управляет Так Холловей, он осадит его прямо у станции! Отойди подальше, поезд может сойти с рельс!

В клубах пара и пыли показался скотосбрасыватель, позади которого из окна кабины махала рука в красную клетку. Это действительно был Так Холловей. Его слова потонули в стуке железа и шипении пара, когда он пронесся мимо станции и проскочил ее на сотню ярдов, но состав каким-то чудом остался на рельсах. Хриплый голос Така не мог прорваться сквозь ропот толпы, которая поспешила к станции. Раздался выстрел, и все, замолчав, повернули головы к стоявшему с дымящимся револьвером Максу Смиту, только что назначенному новым начальником станции.

– Где доктор Догерти? – проревел Так в образовавшемся затишье. – Пошлите-ка за ним поскорее, потому что на поезд напали примерно в двадцати милях отсюда, и у нас два раненых человека. Один из них, видимо, сильно пострадал.

– Кто они? – спросил Макс.

– Не трать время на вопросы. Я с ними не знаком. Один попытался ограбить мой поезд, а другой не допустил этого и получил пулю. Мне нужны люди, чтобы вынести их.

За несколько минут два обмякших тела были переданы из поезда по ступеням в протянутые руки банковского клерка, конюха, пробирщика и кузнеца.

– Кто-нибудь, подайте телегу!

Сквозь толпу протащили повозку и положили на нее неподвижные тела, а в это время из-за угла салуна, тяжело дыша и фыркая, показался доктор Клевленд Догерти со своим черным саквояжем, который ударял его по икрам. Через несколько секунд он встал на колено рядом с первым неизвестным, лицо которого было бледным и неестественно безмятежным.

– Он жив, – произнес доктор, – просто чудом. – Он осмотрел и второго. – Чего не могу сказать об этом. Быстро доставьте их ко мне, а ты, Спад, следи, чтобы на их пути не попался ни один камень, черт возьми, ни одна выбоина!

Все, кто пришел в этот день в город, надолго задержались здесь. В салуне дела шли преотлично. В платной конюшне Джема Перкинса не осталось ни одного свободного стойла. Пол под плевательницами в фойе гостиницы был замаран намного раньше полудня, а под буками, что росли на переднем дворе доктора, устремив глаза на его дверь, сидел городской люд и ждал теперь точно так же, как до того ждал прибытия поезда 9.50, новостей о судьбе двух пострадавших.