— Счастливого Рождества, Ева.
Они чокнулись.
— Счастливого Рождества, Клинт.
Ели молча, наслаждаясь олениной. Когда они почти закончили, Клинт решил ее развлечь.
— У нас с вами должно быть что-нибудь общее, давайте выясним что. Как насчет кемпинга?
Он нарочно предложил то, что, как он уже выяснил, ей не нравилось. Она сделала гримасу.
— Шопинг?
Он пожал плечами.
— Кости?
Она покачала головой:
— Шахматы.
— Читаете комиксы?
— Стихи, — парировала она.
— Фил Коллинз? — продолжил он.
— Барбара Стрейзанд, — возразила она.
Клинт хмыкнул и включил радио. По каналам передавали либо рождественские песни, либо сводку погоды. Описывалось, сколько дюймов снега выпало и сколько еще ожидается, предупреждали водителей не ездить по дорогам и сообщали об отмене авиарейсов. Извещали о перебоях с электроэнергией, о поваленных телеграфных столбах и перегруженных телефонных линиях. Просили всех набраться терпения; объявляли, что снегоочистительные машины будут работать всю ночь. В одной из программ Нат Кинг Коул пел: «Незабываемая, вот ты какая…» Клинт выключил радио. Он и Ева взглянули друг на друга. Оба знали, что находятся сейчас именно там, где бы хотели быть.
— Любите пирог с кокосовым кремом? — продолжал он игру.
Она покачала головой:
— С лимонным.
— Бейсбол?
Ева поднялась:
— Да!
— »Детройтские тигры»! — вскричал Клинт.
— Да! Да! — Лицо Евы просветлело. — Это любимая команда моего отца. У меня это в крови.
— Сесиль Филдер!
— Мики Тетлтон!
Клинт взял ее за руки:
— Сто семьдесят пять тысяч.
— Разбойник, ты же знаешь, что мне нужно двести тысяч.
— Я знаю, что тебе нужно, — сказал он сипло, притянул ее к себе и приник к ее губам.
От его поцелуя у нее подкосились ноги. Это не был легкий, пробный поцелуй, он целовал так же, как делал все, — просто брал ответственность на себя. Его губы были требовательными и властными. Он целовал так, как должен мужчина целовать женщину.
Клинт не пытался раздвинуть ее губы своим языком. Он не спешил. Даже поцелуй имеет прелюдию. Ее губы были мягкими и податливыми и без слов сказали ему, что ей это нравится.
Было ясно, что он любил целоваться; возможно, потому, что делал это так хорошо. Он взял ее лицо в ладони. Клинт проделал это так осторожно, словно держал что-то хрупкое и бесценное. Его руки были такими же ласковыми, как и губы. Они были умелыми и нежными. Кончиками пальцев он исследовал ее лицо.
— Ты красивая, — бормотал он, разглядывая ее ресницы с золотыми кончиками, темный пушок на бровях, щеки с розово-коричневым оттенком — каждую черточку прекрасного лица.
У нее вырвался вздох. Как хорошо ей было с ним, какую необычайную радость она испытывала! Своим взглядом, прикосновением он говорил, что восхищается ею. Он целовал ее веки и уголки рта. А потом он втянул в себя ее губы, и она открылась ему, как цветок раскрывается навстречу солнцу.
Когда кончиком языка он обвел контур ее губ, мурашки побежали у нее по спине, перехватило дыхание. Его пальцы скользнули в ее волосы. Их языки соприкоснулись. Это было только начало, но она тихо застонала от желания, которое, он в ней пробуждал.
Ева обняла его. Она прильнула к нему, наслаждаясь его силой, его твердостью. Ей хотелось большего. Это был ее первый опыт откровенной страсти. Она была уже опьянена любовью. А ведь Клинт только поцеловал ее.
Его губы ласкали ее шею.
— Эви, — пробормотал он.
Как ей понравилось это имя! Она больше никогда не захочет, чтобы ее называли Евой. Как упоительно было ощущать себя женщиной! Он учил ее нюансам обладания и подчинения, тому наслаждению, которое преображает женщину, целиком отдающую себя мужчине. Она покорно встала. Его сильные руки сняли с нее рубашку и красные рейтузы. Ей не терпелось, чтобы он снял собственную одежду, но она не помогала ему, она ждала, зная, что вознаградит себя за ожидание.
Они стояли и разглядывали друг друга. У Клинта были широкие плечи, узкие бедра, ноги длинные и сильные. Темный островок на груди спускался к плоскому животу и внизу расцветал пышным кустом.
Глаза Клинта освещали ее словно пламенем.
— Ты знаешь, как ты красива?
Он взял ее руку и провел кончиками ее пальцев от виска к губам.
— У тебя зеленые глаза, как у ирландки, а губы пахнут медом. — Он медленно водил ее рукой вдоль шеи, к горлу, затем вниз, к груди. — Волосы твои цвета лунного света. — Его голос, такой низкий, такой глубокий и хрипловатый, одурманивал ее. Он надавил подушечкой ее пальца на сосок. — Кожа твоя как шелк. — Потом дотронулся до пупка. — Он словно вход в пещеру.
Читать дальше