Джорджетт Хейер - Нежданная любовь

— Никогда, — подтвердила Венеция, и на ее губах мелькнула озорная улыбка. — Эдуард, спросите самого себя, прежде чем мне станет настолько скучно с Конуэем, что я буду готова согласиться на любое предложение руки и сердца, хотите ли вы в самом деле жениться на мне. Лично я так не думаю.

Эдуард казался ошеломленным, даже шокированным, но вскоре улыбнулся в ответ:

— Я знаю, как вы любите шутить. Слишком хорошо вас знаю, чтобы верить всем странным вещам, которые вы говорите.

— Прошу вас, Эдуард, постарайтесь хотя бы избавиться от иллюзий! — взмолилась Венеция. — Вы не можете настолько хорошо меня знать, и вас ждет тяжелый удар, когда вы поймете, что я говорю «странные вещи» абсолютно серьезно.

Однако эти слова не обескуражили Эдуарда.

— Возможно, я знаю вас лучше, чем вы себя знаете, — весело ответил он. — Вы позаимствовали этот трюк у Обри. Говорите о Конуэе так, что можно подумать, будто не испытываете к нему ни малейшей привязанности.

— Но ведь так оно и есть, — откровенно промолвила Венеция.

— Подумайте, что вы говорите!

— Это истинная правда, — настаивала она. — Я не испытываю к нему неприязни, хотя могла бы, если бы проводила с ним много времени, ибо помимо того, что Конуэй не думает ни о чьих удобствах, кроме своих собственных, он так чудовищно банален!

— Вы не должны так говорить о своем брате, — упрекнул ее Эдуард. — Неудивительно, что Обри в таких резких выражениях отозвался о его возвращении.

— Мой дорогой Эдуард, только что вы сказали, будто я позаимствовала трюк у Обри, — поддразнила его девушка. Лицо Эдуарда оставалось серьезным, и Венеция добавила: — Правда состоит в том, что мы не используем никаких трюков, а просто говорим то, что думаем. Должна признать, меня удивляет, насколько часто совпадают наши мысли, хотя мы не слишком похожи — особенно во вкусах.

Помолчав, Эдуард промолвил:

— Возможно, вы вправе быть недовольной. Я вас понимаю. Ваше положение здесь после смерти отца удобным не назовешь, а Конуэй без зазрения совести взвалил свои обязанности на ваши плечи. Но Обри — другое дело. Мне очень хотелось сделать ему выговор, когда я услышал, как он говорит о своем брате. Как бы эгоистично ни поступал Конуэй, он всегда был добр к Обри.

— Да, но Обри не может любить людей лишь за то, что они добрые, — возразила Венеция.

— Теперь вы говорите чушь.

— Вовсе нет! Обри любит людей не за их поступки, а за мысли.

— Возвращение Конуэя пойдет Обри на пользу, — заметил Эдуард. — Если из всех людей ему правятся только ученые, специалисты по античности, то самое время…

— Не говорите глупости! Вы отлично знаете, что он любит меня!

— Прошу прощения, — чопорно произнес Эдуард. — Должно быть, я неверно вас понял.

— Вот именно! И мои слова о Конуэе вы тоже неверно поняли. Клянусь вам, что не испытываю никакого недовольства своим положением. Конечно, удобным его не назовешь… — Увидев, что Эдуард выглядит обиженным, она воскликнула: — Ну вот, теперь я вас рассердила! Сегодня чересчур жарко для ссор, поэтому не будем больше спорить. К тому же я должна выяснить, что нужно няне. До свидания, и спасибо за газеты.

Избавившись от няни, которая, помимо изношенных простыней, предъявила с упреком две рубашки Обри с оторванными манжетами, Венеция угодила в плен к экономке. Мнимой целью миссис Гернард было напомнить ей, что пришло время готовить желе из ежевики, а реальной, к которой она приступила после долгих предисловий, — защитить новую прачку, ее племянницу, от обвинений няни. Так как обе пожилые дамы в течение двадцати шести лет пребывали в состоянии взаимной ревности, Венеция знала, что упомянутая небрежность прачки неизбежно приведет к жалобам на няню, которая, заподозрив неладное из-за продолжительного визита хозяйки в комнату экономки, начнет досаждать Венеции вопросами о том, какую бессовестную ложь на нее наговорили. С ловкостью, обусловленной длительной практикой, Венеция вновь перевела разговор на ежевичное желе, пообещав миссис Гернард принести сегодня же корзину ежевики, и ускользнула в спальню, прежде чем грозная дама припомнила очередные грехи няни.

Сбросив французское батистовое платье, Венеция извлекла из гардероба старое, из канифаса. Оно давно вышло из моды, а голубой цвет, полиняв, превратился в серый, но для сбора ежевики платье как раз подходило, и даже няня не станет поднимать шум, если на нем останутся пятна. Пара крепких туфель и чепец от солнца довершили ее туалет, и вскоре Венеция, вооружившись большой корзиной, вышла из дома, подгоняемая сообщением дворецкого Риббла, что мистер Денни, поехавший в Терек по делам, собирается снова заглянуть в Андершо на обратном пути на случай, если мисс Лэнион захочет передать какое-нибудь сообщение его матери.