Бертрис Смолл - Обрести любимого

Валентина, леди Бэрроуз, коленопреклоненно молилась у гроба своего мужа Несмотря на свою молодость и отсутствие подобного опыта, она знала, что ей нужно делать Если за то короткое время, когда она была хозяйкой Хилл-Корта, она не сумела завоевать уважение своих слуг, сейчас она добилась этого выполнением своего супружеского долга Одетая в черный шелк, на котором единственным белым пятном выделялся накрахмаленный воротник, она была почти неподвижна Ее блестящие темно-каштановые волосы, отливающие медью, были аккуратно заправлены под скромный чепец из тонкого батиста На ней не было никаких украшений, кроме тяжелого золотого обручального кольца В течение долгой ночи ни разу не покинула свой пост леди Бэрроуз, бодрствуя около хладного тела своего мужа до тех пор, пока за витражными окнами часовни не появились первые золотые лучи рассвета На кухне Хилл-Корта слуги скорбели не только по поводу смерти своего хозяина, но и потому, что по утверждению прачки, месячные леди Бэрроуз пришлись именно на день смерти ее мужа Следовательно, трагически короткий брак их покойного хозяина и его красавицы жены не завершится рождением наследника Пение птиц заставило Валентину оторваться от молитвы Распятие из серебра и слоновой кости на четках из оникса выскользнуло из пальцев тонкой белой руки и упало на пол Нагнувшись за ним, Валентина в мыслях вернулась к утру вчерашнего дня, когда она растерянно, застыв от страхи, смотрела на искалеченное тело мужа.

Нед лежал такой спокойный, такой бледный. Он никогда не выглядел таким спокойным. Даже во сне.

— Что… что случилось? — ей удалось справиться со своим голосом. Она попыталась сосредоточить внимание на груме, который сопровождал лорда Бэрроуза в поездке верхом, или на людях, которые принесли домой искалеченное тело хозяина, точнее, то, что от него осталось.

Растерянные мужчины нервно переминались с ноги на ногу, предоставив Дервину возможность объясниться. В хорошенькую же историю я вляпался, думал грум. Но, в конце концов, ему никогда особо не везло. Он получил это место прошлой весной, сменив старика-грума, всегда сопровождавшего его светлость в поездках, учившего лорда Бэрроуза еще ребенком сидеть на лошади и пробывшего с ним всю жизнь. Сейчас, думал незадачливый грум, ему придется подыскивать себе другое место, а без рекомендации это было непростой задачей.

— Пожалуйста, говори.

Грум дернул головой при звуке печального голоса ее светлости и заговорил:

— Там есть такая высокая изгородь из шиповника, которая разделяет выпас, миледи, — сказал он. В глубине души он чувствовал, что сам допустил промашку, что он сам отчасти был причиной этого ужасного происшествия. — Его светлость ехал на новом жеребце, которого он получил от вашего кузена, лорда Саутвуда как свадебный подарок. — Он глубоко вздохнул и продолжил:

— Конь внезапно остановился прямо перед этой изгородью, которую ваш супруг хотел заставить его перепрыгнуть. Хозяин был терпелив с ним, миледи. Развернул коня, поговорил с ним ласково, приободрил его. И снова подъехал к изгороди. Конь заколебался на мгновение, миледи, но потом прыгнул. — Грум покачал головой. — Он потерял равновесие. Оступился, когда был уже по другую сторону изгороди. Сбросил его светлость, а потом упал на хозяина сверху. Они оба запутались в изгороди. Конь сломал две ноги. Пришлось избавиться от него, вот так-то, миледи. Ужасная потеря. Ну… у его светлости… шея и спина были сломаны при падении. Он был совсем без признаков жизни, когда мы наконец стащили с него коня. Прошу прощения, миледи, — добавил он, когда Валентина побледнела еще сильнее. — Люди распрямили его для вас, миледи, так чтобы он выглядел поприличней.

Грум чувствовал себя несчастным. За всю жизнь он никогда не произносил так много слов за один раз. В горле у него совершенно пересохло, и он мечтал отправиться на кухню и выпить холодного сидра. Он нервно дергал себя за ухо, беспокойно переминался с ноги на ногу на широких гладких половицах большого зала дома.

Валентина онемела, хотя ум ее продолжал работать, несмотря на потрясение. «В конце концов, — подумала она с грустью, — я остаюсь дочерью своей матери». У нее были обязанности, которые необходимо исполнить, и она справится с ними.

— Нужно установить гроб, — приказала она людям спокойным, властным, как ей казалось, голосом. До этого она никогда не сталкивалась так близко со смертью. — Отнесите тело его светлости в большой зал, — продолжала она, — потом подождите, пока я поговорю со священником.