Сергей Голубев - Времена Амирана. Книга 1 - Начало

Бенедикт, продолжавший мерить шагами пространство кабинета, усмехнулся.

– Что, нравится?

– Я бы на твоем месте поставил кресло помягче. Царю не пристало иметь мозоли на заднице.

– Да я пробовал, – вполне серьезно сказал Бенедикт, – не понравилось. После обеда в сон тянет. А дела-то не ждут… Ладно, – добавил он, останавливаясь перед Куртифлясом, – давай, что там у тебя?..

– Да так, чепуха всякая, – протянул Куртифляс, томно откинув голову и глядя в высокий потолок, украшенный лепниной, – вся-акая ерунда… Две горничные вчера вечером подрались. Сегодня, с синяками и царапинами, чтобы не позориться, отправлены на кухню. Кстати о кухне, Дормидонт по-прежнему приворовывает. Вчера опять три языка упер.

– Да бог с ними, с языками, – заметил государь, – Дормидонт – это повар! Перед ним сам Гельмондон так себе, поваришка. Такого повара сыскать еще надо, тем более сейчас, перед свадьбой. Ты мне скажи, как там Ратомир? С этой, как ее… не встречался?

– На конюшню бегал. Но Розки там сегодня не было. Ее папаша так ее обработал, что она не то, что сидеть, стоять не может.

– Ладно, поболит и пройдет. Если это запустить, дальше больней будет. Что там про Геркулания слышно?

– Этот целыми днями на охоте пропадает. Со своими. Можно подумать, что он сюда охотиться приехал, – обиженным тоном добавил шут, – у себя дичи мало!

– У себя уж он, поди, всю перебил.

Бенедикту надоело стоять и он присел на краешек стола, поближе к Куртифлясу.

–Ну, что еще? Говори, не тяни.

– Урлах вчера скандал устроил.

– Урлах? – Удивился царь.

– Урлах, Ваше Величество, Урлах. Сердеция его опять в опочивальню не пустила, так он с горя напился в бильярдной.

– Один, что ли?

– Ну, немножко я ему составил компанию, а так, в основном, один. В уединении… вот, а потом его на подвиги потянуло, на сексуальные, в розовый флигель, к фрейлинам. Одна, молоденькая, Люсинда, в окошко от него выскочила. Хорошо, что второй этаж, не высоко. Да внизу еще клумба мягкая. Так он, представьте, хотел за ней с балкона прыгать, да штанами за ограждение зацепился…

Бенедикт представил себе эту картину – вот это самое непотребство, о котором повествовал шут, и его разобрал смех. Он хохотал все громче и громче по мере того, как Куртифляс живописал, оснащая все новыми подробностями, эту невероятную сцену грехопадения всегда такого тихого, робкого Урлаха – короля Ледерландии и мужа четвертой дочки царя – Сердеции.

С навернувшимися от смеха слезами на глазах дослушал его величество историю злоключений несчастного зятя и, когда того, наконец, выловили из фонтана и мокрого, чуть не захлебнувшегося, отнесли спать в его комнату, он почувствовал себя отдохнувшим, посвежевшим и даже помолодевшим.

2

Случалось ли вам видеть карету? Я имею в виду настоящую карету с узорной затейливой резьбой и рельефными гербами на дверцах. Сверкающую, стремительную, с хрустальными фонарями и застекленными окнами, колеса которой обуты в ребристый каучук, а нутро обито натуральной кожей? Не бричку, не тарантас, не шарабан и не общественный омнибус, прости, Господи? Не видели? Ну, и правильно! Откуда бы, если ездить в настоящей карете – это привилегия монархов. А часто ли их встретишь сегодня? И, тем не менее…

Карета, запряженная четверкой лошадей, выехала из ворот дворца, сопровождаемая любопытными взглядами солдат дворцовой стражи, и, резко повернув направо, отчего Принципию бросило на сидевшую рядом мягкую Марго, покатила по мощеной мостовой вдоль ограды парка. Два конных гвардейца скакали рядом, представляя собой как почетный эскорт, так и охрану. Ну, так, на всякий случай.

Не прошло и получаса, как, быстро миновав неказистые предместья, экипаж въехал в город. Принципия отдернула занавеску и выглянула в окно.

Освещенная ласковым весенним солнцем Миранда прощалась с ней, выставляя напоказ знакомые панорамы улиц и площадей. Прощай, Миранда! Огромный, прекрасный, таинственный мир, знакомый больше по рассказам фрейлин, пересудам прислуги, да таким вот, иногда случавшимся вылазкам из дворца. Бог знает, когда теперь снова попадет она в этот город, рядом с которым прошла вся ее жизнь.

Марго сидела неподвижно и важно, полная осознания ответственности за порученное ей дело. Даже восторженные восклицания молодой царевны, то и дело пытавшейся привлечь ее внимание к различным занятным пустякам, мелькавшим там, снаружи, не могли оторвать ее от глубокого переживания чувства собственной значимости. Царевна еще так молода и так легкомысленна, а окружающий мир тем и опасен, что кажется таким забавным, милым и безобидным. И недаром, конечно, именно ее, Марго, из всех прочих фрейлин выбрали и приставили беречь и охранять молодую царевну и невесту заморского принца.