Ann Up - Теорема существования. Инвариант

Когда темнело я сворачивалась в корнях деревьев комком. Прикрывалась курткой и дрожала от холода до самого рассвета, зажав нож для бумаги в кулаке, но спать не могла, мешали голод и страх. Скрипели и подвывали от ветра в кронах деревья, перелаивались в темноте ночные звери, птицы пели свои песни. Весь этот шум держал в постоянном напряжении. Казалось, что вот-вот выйдет на мягких лапах какой-нибудь дикий зверь. И останутся от меня, как в сказке про козлика, рожки да ножки. Разжечь каким – либо образом костер почему – то не приходило в контуженную страхом и межмировым переходом голову.

Днем изматывала жара и насекомые. Все происходящее вокруг казалось дурным и странным сном. Когда на четвертые сутки, утром, я все-таки вышла по ручью к реке, недалеко, кстати, от места на котором я сейчас нахожусь, и увидела там танцующую на этом самом белом песке Анею, то решила, что сошла с ума.

Села на песок и сначала засмеялась, а потом и заплакала. Засмеялась потому, что все-таки вышла «к цивилизации», а заплакала потому, что глядя на Анею как-то сразу поняла, что это не мой мир. Она подошла ко мне, оценивающе оглядела со всех сторон, и сказала:

– Странно, я хотела вызвать духа леса, а пришла ты, – с этими словами она осторожно вытерла мои мокрые щеки.

Ну это я потом уточнила, когда научилась разговаривать на местном наречии. Первый месяц у меня случилась акклиматизация, с высоченной температурой и со всеми остальными, крайне неприятными, сопутствующими явлениями.

Анея, буквально притащившая меня на себе в деревню, в свой дом, возилась со мной как с младенцем. Отпаивала травами, откармливала странной местной едой, которую мой желудок наотрез отказывался принимать. Без конца разговаривала и я, потихоньку, начала понимать, что она говорит. Сначала отдельными словами, потом целыми предложениями.

Позже, когда я начала вставать и помогать по хозяйству, Анея начала меня учить читать и писать. Правда, подозреваю, что диалект мой весьма просторечен, да еще и с акцентом.

Я вынырнула из задумчивости. Пошевелила пальцами на ногах, с неохотой надела ботинки. Поднялась, сделала пару наклонов в стороны, потянулась разминая уставшие мышцы и замерла выпучив глаза от удивления.

На мелководье лежал большой, в человеческий рост темный сверток. Да и формой весьма напоминающий спеленатого человека. Вода лениво шлепала об него, как будто стараясь вытолкнуть непрошенного гостя на берег. Вот так сюрприз.

– Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! – продекламировала я подходя поближе. Просто так, чтобы увериться, что не сплю. И присела от неожиданности : звук моего голоса внезапно громко прокатился над заводью.

Надо отсюда убираться пока не пришли создатели этого чудного презента. Я торопливо подхватила пайву, набросила лямки на плечи и уже сделала пару шагов назад, как сверток дернулся и замычал.

Вот почему я себе напоминаю героиню какого – нибудь фильма ужасов? Вот говорят ей, не ходи в подвал, не ходи, а она глупая, как бабочка на свет…а там между прочим, зомби, или маньяк, или убийца, или еще что-нибудь не особенно приятное.

Я потопталась в нерешительности на месте. Зло плюнула с досады на собственную глупость, подтянула подол юбки вверх, заткнула его за пояс чтоб не намок, и решительно протопала по воде к свертку. Если не помогу совесть замучает. Как же, живого человека бросила. Ночью в лесу. Связанного. Мокрого. На съедение волкам, пираньям, хотя в местных водоемах таких чудес вроде не водилось, и другим хищным хищникам. Подумаешь, это грабитель может быть, или разбойник, или маньяк – убица.

Подхватила веревку, перетягивающую плотно обмотанное тканью тело как колбасу, и потащила добычу к берегу. Сверток опять замычал, корова прям какая-то, а не сверток.

– Не мычи, – пропыхтела я ему, тяжелый, зараза, – сейчас вытащу тебя из воды и развяжу. Может быть. Если будешь хорошо себя вести и не будешь маньяком.

От черной тряпки несло мокрой овчиной, лошадиным потом и дымом. Я с усердием муравья тащила тяжкую ношу на берег. Сверток при встрече с береговыми камнями как-то подозрительно хрюкал. Наконец, вытащив упакованного из воды на песок, я осторожно разрезала веревку и сдвинула край тряпки.

На меня уставился удивительно яркий, небесно – голубого цвета, глаз. С длинными темными ресницами. Как художественной тушью мазнули. Картину, правда, портил темнеющий под этим самым глазом, внушительного размера кровоподтек.

– Ух ты, какой разукрашенный, – восхитилась я, – Ты кто? Мальчик, девочка? – Мне в ответ опять промычали что-то маловразумительное, – ах, да. – Я осторожно вынула кляп изо рта незнакомца. И еще чуть-чуть развернула тряпку. Увиденное не радовало: Отекшее лицо в длинных ссадинах, фингал под глазом, очевидно сломанный нос, распухшие губы. Те кто бил этого мужчину делали это с чувством, толком и расстановкой. Словом основательно. Я осторожно сдвинула грязные волосы незнакомца прилипшие к его щекам, – эк тебя отделали, почти под Гжель, такой же синенький.