Марина Суржевская - Изгнанник. Испытания раян

Целитель молчал, и Ран вскинулся, жестко всмотрелся в старческое лицо.

– Ты умер, Ран, – тихо сказал Анакин. – Когда я нашел тебя, твое сердце остановилось.

Лавьер усмехнулся.

– Но я ведь по-прежнему здесь, ведь так?

– Мне пришлось потрудиться, – старик отошел к грубо сколоченному столу, на котором темнели пучки трав.

Лавьер окинул взглядом сгорбленную спину, трясущиеся ладони, лицо, испещренное столь глубокими морщинами, что казалось куском высохшего дерева. Он не стал спрашивать, сколько силы влил в него целитель. Он и так знал ответ. Много. Очень много. Возможно, все силы, что у него были.

– Знаешь, я никогда не спрашивал, почему ты делаешь это для меня, – задумчиво протянул Лавьер, и Анакин пожал плечами.

– Возвращаю долг, Верховный аид, – беззубо улыбнулся он. – Ты дал мне больше, чем я мог желать.

Лавьер качнул головой.

– Я лишь не хотел потерять твою силу, старик.

– Конечно, – Анакин снова поднес кислое питье к его губам. – Конечно, Ран. А теперь пей и спи. Ты должен выздороветь, иначе я зря потратил свою силу.

***

Несколько дней слились для Лавьера в бесконечную череду провалов, в которые он падал, словно в архар, и мучительных пробуждений. Даже сила целителя не была способна полностью восстановить израненное человеческое тело того, кто уже шагнул к Сумеречным Вратам. Ран Лавьер всегда знал, что человек, называющий себя Анакин, был самым сильным светлым из всех, кого он встречал в своей жизни. Возможно, он даже мог встать в один ряд с тем, кого называли Белый Свет. Ведь он совершил почти невозможное – запустил сердце, что молчало в груди аида уже несколько мгновений. Но даже сила Анакина не могла изменить пустоту внутри Рана.

С каждым днем, восстанавливающим его тело, эта пустота становилась все больше.

Там, где раньше был дар, теперь зияла пропасть, и она разрасталась трясиной, грозя засосать разум и душу. Никогда Лавьер не ощущал такой всеобъемлющей, такой невероятной пустоты внутри. Он чувствовал себя выпотрошенной рыбой, что все еще бьется на песке, надеясь дотянуться до соленой воды. Не понимая, что даже если ее подхватит волна, это уже ничего не изменит.

Пустота пожирала Лавьера, тянула все глубже в бездну, убеждала сдаться. «Зачем ты борешься? Ради чего?» – шептала она. Заглядывала в покрасневшие и слезящиеся глаза, усмехалась. «Зачем, Ран Лавьер? Все кончено… Для тебя все кончено… смирись»

Смирись и прими свою судьбу, в которой больше нет ничего для тебя. Смирись и перестань дышать, потому что твое дыхание больше не нужно. Ты проиграл. Ты проиграл…

Впадая в забытье, Ран Лавьер слышал голос своей пустоты так ясно, как не слышал живых людей. Она звала его, она угрожала, она манила.

Смирись… Ты проиграл… Все кончено… Калека без дара… Изгнанник без власти… Человек без души… Мужчина без… раяны. Для чего тебе жить?

И, проваливаясь в пропасть, Ран не мог найти ответ. Для чего? Для чего…

…Она стояла там, у берега холодного моря. Соленый ветер играл белыми волосами и трепал подол синего платья. На него она не смотрела, лишь на бушующие, беспокойные воды. Сердце привычно остановилось, стоило ему увидеть Оникс. Он уже привык к этой боли, к остановке дыхания, к мучительной, отчаянной, больной надежде. К желанию и тоске, что всегда шли рука об руку, стоило подумать о ней.

Между граней черных камней раяна казалась цветком – слишком нежным и слишком хрупким для этого сурового мира. И ему хотелось закрыть ее. От холодных соленых брызг, от ветра, от людей. Странная потребность для того, кто причинял ей столько боли. Странная потребность в отношении той, что уничтожила его.

– Оникс.

Она вздрогнула и повернула голову. В синих глазах возникло удивление, а потом… что? Ран всматривался изо всех сил, пытаясь увидеть то чувство, что пришло сразу за неверием. Что было там, на самой глубине синей пропасти? Страх? Ненависть? Или… Или что-то иное, то, что он почти увидел в их последний раз, то, из-за чего цветок на спине раяны стал цветным. То, чему нет названия, потому что у них это слишком сложно, чтобы обозначить одним словом.

Но Оникс отвела взгляд и сделала шаг назад.

– Тебя нет… – ее слова принес ветер, швырнул в лицо аида. – Нет…

Ран очнулся и тяжело втянул воздух, все еще ощущая на губах соль.

– Я есть.

Лавьер открыл глаза, осматривая низкий потолок, крашеное окно и низкий стол. Опустил ноги на пол, осмотрел стежки, которыми была заштопана его рана, хмыкнул. Потом потянулся к штанам, что лежали на лавке, медленно оделся. Он смог слезть с низкой кушетки и, хватаясь за стены, доползти до двери. Толкнуть ее. Холодный морской воздух лизнул лицо бывшего Верховного аида, заросшее густой щетиной. Анакин осуждающе цокнул языком, увидев Рана на пороге, но промолчал. Он знал, что спорить с сумеречным бесполезно, Лавьер все равно сделает по-своему.