Делия Росси - Чужая роза

– Что, ньора Алессия? Лекаря? – поняла меня ньора Арелли. – А денег-то у вас хватит? Может, лучше старуху Чиллиту позвать? Та недорого возьмет. Нет? Ну ладно. Фабио, сынок, беги к лекарю Бранелли, да не задерживайся и по сторонам не глазей, а то знаю я тебя!

Ньора притворно нахмурилась и замахнулась на сына полотенцем.

– Чего стоишь? Бегом!

Фабио зыркнул на мать круглыми, как черные виноградины, глазами и сорвался с места, а я плотнее прижала к себе Беттину и принялась расхаживать по малюсенькой комнатушке, покачивая девочку и молясь, чтобы доктор пришел как можно скорее.

Минуты тянулись медленно. Маленькое тельце в моих руках казалось нестерпимо горячим, а дыхание, вырывающееся из влажных губ, было хриплым и частым.

– Тихо, Беттина, не бойся. Все будет хорошо.

Как же мне хотелось в это верить! Если я потеряю Беттину… Нет, я не могу. Не могу. Нельзя об этом даже думать. Она поправится. Обязательно поправится.

– Я рядом, малышка, я с тобой. Потерпи. Скоро тебе станет легче.

– Вот, ньор лекарь, здесь, – послышался голос ньоры Арелли, и в комнату, пригнувшись, вошел невысокий худощавый ньор в традиционной черной верте и широких шерстяных штанах.

Память услужливо подсунула схожую картинку – суетливый ньор Перделли, кровь на простынях, бледное лицо Джованны…

– Положите девочку, ньора, и отойдите, – сказал доктор, и во взгляде, которым он окинул мою одежду, я разглядела презрительное удивление.

Что ж, вид у меня и правда неважный.

Я осторожно наклонилась и попыталась уложить Беттину, но та тут же снова расплакалась и вцепилась в мои лохмотья с недетской силой.

– Тихо, родная… Тихо.

– Я сказал, положите ребенка, – недовольно процедил доктор, наблюдая, как малышка заходится плачем.

Мне с трудом удалось оторвать от себя горячие ручки и отступить на шаг назад. Плач стал громче.

Доктор открыл свой саквояж, достал трубку и маленькую ложечку, отстранил меня и склонился над Беттиной, осматривая покрасневшее от натуги лицо, потом ловко сунул в маленький рот ложку, нахмурился, вытащил ее, постоял немного, разглядывая малышку, пощупал ее живот, приложил трубку к груди, пару минут слушал и наконец распрямился.

– Карилльская лихорадка, – не глядя на меня, объявил он. – Лекарства от нее нет. Если в течение трех дней девочке не станет лучше, она умрет.

«Увы, я сделал все, что мог, – прозвучал в голове совсем другой голос. – Слишком слабый организм, она была обречена с самого начала».

Я провела ладонью по лбу, стирая горькие воспоминания, а доктор убрал в саквояж свою трубку, отправил Фабио сполоснуть ложку и повернулся ко мне.

– С вас пять динариев, ньора.

Маленькие пуговицы глаз смотрели равнодушно и отстраненно.

Я достала из кармана узелок и отсчитала монеты, но не отдала их.

– Жар… Как его сбить? – с трудом подбирая слова, спросила доктора.

– Можете приготовить отвар сычьего корня и поить девочку каждые два часа, – ответил тот и отвел взгляд. – Не уверен, что поможет, но это все же лучше, чем ничего. Всего доброго, – забрав деньги, поторопился попрощаться доктор и покинул дом.

– Святые Аброзио и Винченцо, вот напасть какая! – осенила себя крестом ньора Арелли. – Бедная малышка!

Ньора принялась причитать, поминая святых покровителей Навере, а я сунула Фабио десять кьеров и отправила его к живущей неподалеку травнице. Все-таки хорошо, что тот странный ньор кинул мне динар. Можно будет купить для Беттины козьего молока.

– Тихо, маленькая, тихо, – укачивая девочку, беззвучно шептала в такт своим шагам. – Я никому не дам тебя в обиду. Ты обязательно поправишься.

Алессандро Абьери

Алессандро беспокойно ходил по просторному кабинету. На душе было пасмурно. Четвертый день площадь Варезе жила собственной жизнью, привычно шаркая сотнями ног бездельников-горожан и воркуя невыносимым любовным угаром толстых наверейских голубей, и только одной составляющей этой жизни не хватало – нищенки. Оборванка исчезла. Она не появлялась уже четыре дня, и все эти четыре дня его мучило неприятное, как прокисшее вино, чувство. И темная магия снова набирала силу, питаемая его недовольством, а с ней и Гумер становился злее и беспощаднее, и сложнее поддавался контролю. Мадонна! До Ночи Синего Сартона еще десять дней, а ему все тяжелее держать себя в руках.

Алессандро остановился и обвел взглядом до мелочей знакомый кабинет. Массивный палисандровый стол – творение знаменитого Бротто, затканные яркими цветами шторы, глубокие кресла с обитыми бархатом подлокотниками, большой, на всю комнату, льенский ковер, сотканный руками знаменитых островных мастериц, изящная бронзовая люстра с цветными веранскими плафонами. Дорогая обстановка комнаты неожиданно показалась потускневшей, как фальшивая позолота.