Ирина Критская - Белая ворона. Сборник рассказов

– Я вас провожу, хозяин уже спит, вы сегодня ему не понадобитесь.

Они пробежали по полутемному особняку, поднялись по какой-то узенькой лестнице с крашеными белой масляной краской деревянными перилами, оказались в маленьком коридорчике с низкими белеными сводчатыми потолками. Блондин, позвенев здоровенной связкой ключей, открыл дверь комнаты, которая была единственной в этом отсеке.

– Ужин у вас в комнате, под салфеткой. Удобства за дверкой, скрытой за ширмой. Подъем в шесть утра. Здесь никто никого не будит, пожалуйста самостоятельно. Спуститесь вниз на два пролета, там столовая для прислуги. Рабочий костюм в гардеробе. Опоздание лишает вас суточного заработка. Спокойной ночи и хорошего отдыха…

Блондин улетучился, растворившись подобно летучей мыши. Вера села на твердую, застеленную белым покрывалом кровать. Ей хотелось и бежать отсюда, и плакать…

Утро было таким пасмурным, что при включенном свете казалось, что за окном ночь. «Хотя, в это время и есть ночь», – вдруг подумала Вера, – «Вон, звезды, размером с чайное блюдце смотрят в окошко, аж страшно». Она, почему-то почувствовала себя молодой – странно непривычно легкой и свободной, даже захотелось сразу посмотреть в зеркало, а вдруг там растрепалась ее пышная, модная стрижка. Из зеркала на Веру глянуло и вправду, какое-то другое лицо – чуть меньше круги под глазами, чуть светлее кожа, чуть ярче губы. «Вот, что значит зеркала дорогие», – усмехнулась она, привычно стягивая тусклые пряди на затылке и нащупывая на тумбе очки. Быстро умывшись и приняв душ, ощущая на теле нежный нарциссовый аромат незнакомого мыла, Вера натянула костюм. Он был ей совершенно по размеру, мало того, как будто подогнан, ведь узкие плечи, отсутствие талии, и слишком высокие бедра при длинных худых ногах, делали ее фигуру проблемной и она всегда переделывала свои вещи, подслеповато щурясь над старенькой швейной машиной. А тут – точно. Белые прямые брюки, белая блуза со слегка серебристой отделкой по кантам, сидели отлично. Прилагалась еще и шапочка, наподобие шапочек медсестер в старых фильмах – чудом державшаяся на затылке, но Вера надевать ее не стала – сунула в карман. Быстро пробежав по коридору по указанному вчерашним блондином маршруту, она влетела в ярко освещенную столовую и от неожиданности вздрогнула. Все было белым. Столы, посуда, прилавок буфета, занавески, люстры – все. И по этой снежной белизне двигались бело-серебристые тени – у каждого из прислуги костюм был в тех же тонах.

Вера села на свободное место у крайнего столика, неуверенно взяла стакан с простоквашей и яйцо в подставке. Замечаний ей никто не сделал, она быстро все съела, и, совершенно без всякого желания, глотнула капучино.

– Я Глеб. Я врач, мы с вами сейчас пойдем вместе. Вы ведь – Вера, я не ошибся?

Пожилой, слегка сгорбленный, маленький человечек, присевший рядом с ней на стул, смотрел пытливо и немного неприятно из-под косматых бровей. Кудрявые, длинноватые для такого возраста седые патлы, были неопрятно заправлены в медицинскую шапочку, так, что кое-где торчали завитки. Его руки, неловко выглядывающие из-под широких рукавов блузы, были странно молодыми, с очень светлой, слегка веснушчатой кожей и слишком длинными ногтями. Он проследил за Вериным взглядом и смутился – «Не успеваю стричь, представляете? По три раза в день. Вода здесь такая, что ли? Мог бы – на анализ отдал. И волосы растут быстро. Вы потом увидите. Не только у меня, кстати»

Они встали, пошли к выходу, но Глеб придержал Веру за локоть, около длинного стола, сплошь уставленного рядами маленьких фарфоровых чашечек с коричневатым прозрачным напитком. Он махнул одну чашечку, чуть сморщившись, как будто пил водку, потом выпил вторую.

– Пейте. Это отвар шиповника. Хозяин заботиться о здоровье своей прислуги.

Вера терпеть не могла этот отвар с его слегка слащавым запахом и помотала головой.

–Пейте. Это обязательно. Не выпустят на работу. Им не нужны больные и слабые. Они тут параноики.

Глеб странно смотрел на Веру, слегка шевеля губами, как будто что-то шептал. Она взяла чашечку и, с трудом выпила, еле проглотив. И. когда ставила пустую на место, поймала на себе чей-то колючий взгляд. Там, с балкона, нависшего под самым сводчатым потолком, на нее смотрел вчерашний блондин.

Алексей лежал в огромной комнате – помещении неровной формы, с уходящим ввысь куполообразным потолком и узкими стрельчатыми окнами. Кровать его, широченная, просто необъятная, стояла на мраморном постаменте с пологими ступенями, сверху свисал полупрозрачный полог, ложившийся ровными складками на мрамор. Здесь тоже все было белым, только еще и неимоверно холодным. Как-то один знакомый художник сказал Вере, что белый цвет – один из самых непознанных – один и тот же, он может быть, как ледяным, так и теплым, ласковым. Все зависит от окружения. От настроения тех, кто на него смотрит. Так вот белый в комнате Алексея был мертвенным. От него стыла кожа и по спине пробирало могильным ветром. Только лицо лежащего нарушало равномерный тон, оно было серым. Темно-серым, даже синеватым, как будто из него вылили кровь и накачали чернил. Он тяжело, со свистом дышал, острый подбородок поднимался вверх-вниз, пальцы беспокойно перебирали складки пододеяльника.