Властелина Богатова - Хранящая огонь. Книга 1

Ветер ворошил стяги и ткани, лоснящиеся травы. Лагерь утопал в низине, а кругом, куда ни глянь, степь на все стороны, путь, выстеленный метёлками топчака и ковыля, ни дубрав, ни лесов, неизвестно, в какой стороне родной край. Вершух, так называли холмистые дали, что раскинулись вдоль реки Вельи.

Подпоясавшись на ходу, под звериными и смеющимися взглядами стражников Мирина пошла вглубь раскинувшегося на долгие дни задымлённого кострами становища, ощущая липкие взгляды мужчин, будто облапали её со всех сторон потные ладони. Но её они не трогали, в то время как других невольниц воины пользовали, когда им вздумается. Могли и средь белого дня затащить за угол, или ночью, когда спишь уже крепко.

Направившись к женским шатрам, где держали других пленниц, по несчастью угодивших в лапы кочевого племени, Мирина до цели своей не дошла, путь преградили, накрыв тенью, и сразу зябь пробежалась по плечам.

Лоснящееся от гладкости лицо самой старшей наложницы скривилось, выказывая презрение. Остро смотрели янтарные глаза, две тёмные, что сырая земля, косы, украшенные бусинами да подвесками кованными, ужами змеились по груди. Да и убранство – платье с вышивкой, украшения на груди и запястьях – говорило о том, что она была самой желанной Вихсаром среди наложниц. Девушка вдруг занесла руку, и Мирина сдержалась, чтобы не дёрнуться, но взгляд всё же опустила, ожидая удара, а когда вернула, увидела насмехающееся лицо.

– Лахудра, – сказала девка, дёрнув за наспех заплетённую светлую косу. – Когда-нибудь подпалю их.

– Лавья, – окликнула строго наложницу вождя женщина постарше, приближаясь, быстро подбирая подол юбки, – тебя дела ждут.

Лавья бросила злой взгляд на невольницу, отступила, сжала плотно губы.

– Пей, – надсмотрщица сунула в руки девушке чарку мутной жидкости. – Зачастил он тебя. Нечего вымесков плодить, хватает нам ртов.

Мирина приняла, не колеблясь, зная прекрасно, что делают с теми, кто случайно зачат. Не хотелось оказаться под руками повитух, что бросят дитя в яму. Такого она не желала, уж лучше сразу смерть.

Питьё было горьким, сжала горло вязкая тошнота. Пересилив её, невольница выпила всё до дна. Женщина, пронаблюдав за ней, подняла подбородок, оставшись спокойной, всучила Мирине щётку деревянную.

– Бегом чистить ковры.

Мирина безропотно прошла к вороху тряпья, что вынесли другие невольницы для чистки и мытья. Подхватив сразу несколько пыльных скруток, ведро, пошла к водоёму.

Утро было ветренным, но тем не менее ослепительно изливало коло тёплые лучи, оглаживая и лаская. Дни были похожими друг на друга, Мирина даже не заметила, как пришла весна, одаривая богатым цветением трав, аромат которых так дурманил голову. В её княжестве уж праздники гуляют, закликают весну да жаворонков. Впрочем, раздумывать о том не получилось долго, работа понемногу увлекла, не давая тоске с новой силой задушить. Под наблюдением сварливой надсмотрщицы принялась таскать воду, выливая на ковры. Подвязала платком волосы от хоть и по-весеннему нежного, но всё же припекавшего солнца, которое в здешних местах казалось ниже и больше. Подпихнув подолы юбок, чтобы не мешались, опустившись на колени, принялась с усердием и силой натирать ворсу.

Другие пленницы так же работали ныне, никому не позволяли переговариваться. Лишь поздним вечером, когда все улягутся спать, была возможность словом обмолвиться, и то не всегда – после тяжёлого труда сил оставалось только доволочить ноги до лавки, а уж ворочать языком и вовсе не было мочи. Были среди девушек и землячки, племени воличи, из коего и сама Мирина родом, да не простая она девка из общины глухой, но о том она не рассказывала, утаила. А теперь, в неволе, казалось, было это будто из другой жизни. Хоть и прошло всего несколько месяцев, а в кровь уж въелась рабская доля. После ночей с вождём так и вовсе срослась со своей горькой участью. Иногда такое равнодушие накатывало и безразличие, что разница уже и не ощущалась.

Мирина ходила за паласами за день десять раз, и к концу вечера спина рассыпалась, болела поясница – не разогнуться, задубевшие, ставшие грубыми и жёсткими руки словно отсохли, уже не держали ничего, а ведь вымытые влажные ковры ещё нужно было развесить. Поднимать их было тяжело, спина совсем взмокла. Тряслись руки. Когда подтягивала ковёр, края вдруг сами собой выскользнули, и, не устояв на скамье, Мирина повалилась с неё, невольно уцепившись за края ковра, сорвала его. Верёвка не выдержала веса, лопнула, и тут же на песок рухнули вымытые ею за день остальные ковры.