Оливия Лейк - Госпожа души моей

Алира прикоснулась руками к животу. Вот еще один подарок Эрика. Его семя оставило росток жизни в ее чреве. Разве это для богов ничего не значит? Или это прощальный дар, чтобы она не так кручинилась в разлуке? Чтобы осталась частичка любимого с ней навсегда. Но как же это? Кем он будет? Неужели его ждет участь незаконнорожденного отпрыска монарха? У него не будет отца, а у Алиры нет больше мужа и защитника. А если сейчас все рассказать Эрику, изменит ли это что-то? В гулкой тишине отчетливо скрипнула ручка двери – свет коридора тускло озарил комнату, оставляя лицо Алиры в тени.

– Почему ты сидишь в темноте? – тихо спросил Эрик.

Она встала, подошла к столу и зажгла свечи. Они горели несмело, словно понимали, что не гореть им больше. Никогда им не гореть вместе. Эрик остался у двери. Впервые в жизни он не знал, что сказать, как объяснить то, чего сам не понимал. Столько смятения было в нем, столько непонимания. Эрик до сих пор не знал желаний своего сердца. Алире даже стало жаль его. Он сделал выбор, но какая-то часть его сути протестовала против этого. Ему сложно, и она не будет усугублять и без того невозможное. Она потеряла его. Потеряла, когда он выбрал другую. Пусть хотя бы он будет счастлив. Хотя бы кто-то будет счастлив. Она не скажет ему о ребенке, ибо это уже не имело значения.

– Откуда ты знаешь? – спросил Эрик, читая ее, как открытую книгу, только не все страницы были ему доступны, а скоро ее вообще поставят на полку и больше никогда не прочитают.

– Я искала тебя… и нашла. Вы слишком громко разговаривали.

– У тебя дар оказываться в ненужном месте в ненужное время.

– В ненужное ли? – бросила она, не сдержав горечи.

Их отделяли друг от друга всего несколько шагов, но с таким же успехом они могли находиться на разных концах Сагенеи, настолько велика была пропасть между ними.

– Алира, если бы я знал… я… я никогда не причинил бы тебе такую боль. Мне так жаль.

– Мне тоже… жаль. – Она медленно подошла к двери. Останавливаясь настолько близко, что ее платье соприкоснулась с королевским камзолом. Алира хотела видеть его глаза, яркие, синие, в которых отражалась она и огонь. Которые теперь со всей неукротимой страстью будут смотреть на другую, руки будут обнимать другую, губы – целовать другую… К горлу подступил ком, а тело пробила дрожь. Это ужасно! Это отвратительно! Он ведь ее муж! Ее мужчина! Они давали клятвы!

Эрик в привычном жесте поднял руку, желая зарыться пальцами в буйные кудри, притянуть к себе и целовать, пока она снова не станет весела и счастлива, но замер – нельзя, больше нельзя, – и, спустя мгновение, провел пальцами по сияющим изумрудам. Алира тут же потянулась к застежке, намереваясь вернуть его. Это ведь, наверное, ее?! Той, другой. Все ее: каждое колечко и серьга, браслеты и колье. Кольцо…

– Нет! – в звенящей тишине его голос показался невероятно громким и властным. – Оно твое, как и все, что находится в этой комнате. Я ничего не приму обратно. Алира, – Эрик не выдержал и сжал ее плечи, – я дам тебе все, что ты захочешь. Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться.

– Не нужно, – шепнула она, коснувшись ладонью любимого лица. Он накрыл ее своей рукой, затем прижался губами к ледяной ладошке. Хотел согреть ее. Алира, почувствовав, что больше не может, что еще мгновение, и она начнет умолять не бросать ее, потянулась к ручке. Та поддалась с легким щелчком, и Эрик, стоявший к двери вплотную, вынужден был выйти в коридор.

Алира смотрела на него, пытаясь запомнить каждую черточку. Гордый разлет бровей, всегда надменно вздернутый подбородок, серебристые волосы и чувственные губы. Она прощалась с ним, прощалась навсегда.

– Прощайте, мой король. – Они так и смотрели друг на друга, пока дверь медленно не закрылась.

Эрик потянулся было к ручке – неужели им больше нечего друг другу сказать? – но, сжав руку в кулак, двинулся прочь.

А Алира осела на пол, обхватив колени руками. Все силы были потрачены на то, чтобы с достоинством поговорить с мужем, и теперь она горьким пеплом опала под ноги. Эрик потерян для нее навсегда! Только сейчас она полностью осознала, поверила в это, и ледяная волна сжала сердце, выворачивая душу. Больно, как же больно! Из глаз хлынули слезы, но не светлые, что льются без труда, а горькие, тяжелые: хрупкие плечи сотрясались от рыданий, ей хотелось плакать громко, навзрыд, но Алира не проронила ни звука, закусив кулак, душа всхлипы. То был горький плач по любви, которой суждено было погибнуть; Алира оплакивала жизнь, которую разрушили, семью, которой у них никогда не будет, ребенка, который никогда не узнает отца.