Яна Ясная - Хроники ордена Церберов

– Она тебе мешает?

– Да вы оба больные! – взвилась брюнетка, и подхватив свои пожитки, вылетела из комнаты.

Между прочим – так и не вернув соседу простыни.

Я уткнулась лицом в матрас и старалась не выдать рвущийся наружу смех. Подушка, которую я постеснялась требовать, увесисто прилетела мне в затылок – и вдавила меня лицом в постель в приступе хохота.

А что, всё верно: грудастая сбежала, зачем ему теперь две подушки?

Сосед размял кости, повел плечами.

– Может, обратно сдвинем? Ночи тут холодные…

Я поперхнулась весельем:

– Спать одетым не пробовал?!

И по смешку соседа поняла, что повелась на простейшую подначку.

Огрызаться и что-то исправлять не стала, но зарубку на память сделала.

При случае верну ему шутку. Но это потом, а сейчас – спа-а-ать!

Спать!

Меня куда-то волокли. Руки и ноги были неподъемно тяжелыми, и знакомый терпкий привкус дурманного зелья во рту понятно объяснял, отчего так вышло. Слюна была вязкой, густой.

Я отчетливо понимала, что несут меня на убой, но страха почему-то не было. Его заменяла обида – и она заслоняла все остальное, и даже стыд за то, что я так глупо попалась, плескался на дне души. А обида жгла. За преданное доверие, за чудовищную несправедливость происходящего, за то, что мне предстоит столь бездарно окончить жизнь.

Зеленоватый туман мягко светился в ночном лесу, обвивался вокруг деревьев и тянул щупальца к плоскому черному камню. Меня забросили на него грубо и бесцеремонно, и удар спиной вышиб из легких остатки воздуха. Пока я приходил в себя, сквозь боль пытаясь выровнять дыхание, мои “провожатые” встали вокруг алтаря и затянули литанию. Длинная и монотонная, она звучала слаженно, заставляя задуматься – как долго они к этому готовились.

Обида снова стиснула сердце и тесно переплелась с отчаянием.

Балахоны скрывали тела присутствующих, а капюшоны – лица, но я и так знала, кто они. Кто в этом проклятом месте встал вокруг алтаря, чтоб принести меня в жертву.

От темных фигур стало исходить свечение, и сильнее всего было от того, кто стоял у меня в изголовье. Тот, кому я верила больше, чем себе. Тот, от чьего предательства было больнее всего.

Тело, связанное дурманом, отказывалось повиноваться, но я видела, как он воздел руки, занося над головой нож.

Отчаяние, гнев и обида захлестнули с головой – а затем их снесло жуткой болью, когда ритуальный клинок пробил грудину.

Боль была такой страшной, что я проснулась.

Провела рукой по лицу – и ощутила ладонью испарину. Да уж…

Сон был… странный. Слишком яркий, слишком реалистичный. Больше похожий на… воспоминание? Предвидение?..

Но уж точно – не моё. В моей жизни не было никого, кому я бы доверяла так, как я-из сна. Я и в детстве-то людям доверяла в меру, с оглядочкой, и старая Карима, заменившая мне мать, только одобрительно кивала на это: люди все разные, чужая душа – потемки, доверяй, но проверяй (и прочие премудрости, усвоенные болотной ведьмой на собственной шкуре).

Бросила взгляд на соседа, прикидывая, может ли мой сон иметь отношения к нему. Рассветные сумерки, заглянувшие в высокое окно, были куда прозрачнее непроглядной темени, в которой мы познакомились, и сейчас я отчетливо видела взъерошенные светлые волосы (“Чистое золото, а не масть, зачем мужику такая красота?!” – завистливо вздохнула во мне баба), шрам поперек брови, темные густые ресницы.

Ну… не знаю-не знаю, как там на самом деле, но чуйка мне шептала, что этот тоже не из доверчивых.

Если честно, сновИдение и предсказания – не то чтобы мои сильные стороны…

И слава Ведающему Тропы, что-то мне не хотелось бы регулярно просыпаться так, как сейчас!

Гулко бухнул колокол, возвещая подъем. Скоро он подаст голос второй раз, собирая братьев и сестер на утреннее занятие… Я усмехнулась сама себе: окстись, девка, какое “занятие”? Занятия с уроками остались в Логове, сиречь, цитадели, где орден обучал новичков. Здесь второй колокол зовет к утренней тренировке!

Пока я копалась в своих мыслях, сосед уже встал, и теперь неспешно, но и не пытаясь покрасоваться перед новенькой, одевался.

– Ты, случайно, сон не терял? – без особой надежды спросила я у него.

Взглянув на меня, как на дуру, голозадый подхватил оружие и вышел.

Вот тебе и “Доброе утро, Танис!”.

Что ж. Перескажу сон кому-то из магистров – пусть это будут их заботы.

Соскользнув с кровати, я стремительно натянула на себя сырую одежду (ой, надо, надо было пересилить себя ночью и разложить ее нормально!), защелкнула на талии пояс с кинжалом, проверила, как выходит из ножен Плясунья, понадежнее скрутила волосы и поторопилась во двор.