Анна Цой - Сердце жизни. Книга шестая

Я чувствовала себя так, будто одно единственное солнышко над головой придавало мне сил. Сердце щемило от притока воспоминаний, а в сознании бушевали яркие счастливые образы. Странно, но чаще всего в них был именно папа – Рая будто тонула в важности, в то время как он находился на плаву всегда. Неизменно рядом. Неизменно защищая и любя.

– О чём задумалась, паучок? – спросил отец, свернув на лошади к моему шатру.

Я помотала головой, не убирая с лица довольной улыбки, и ответила:

– Я соскучилась по стае, – пальцы вновь сомкнулись вокруг кончика вожжей, – по тебе и по маме.

При упоминании последней он немного напрягся, словно я оскорбила его только мыслью о ней, а после расслабился, очевидно успокоив мысли.

– Я хочу к ней, – добила его я.

Теперь он уже совсем не сдержал тяжёлого выдоха, но промолчал.

– Тебе нужно искупаться, покушать и немного отдохнуть, – совсем нестрого произнёс он, – а после, я обещаю, что отведу тебя к ней. Договорились?

Я поджала губы, пытаясь справиться с всколыхнувшимся в душе негативом. Настолько злой и обиженной я себя, кажется, не чувствовала никогда.

– Я хочу сейчас, – не выдержала напора я.

Папа отреагировал спокойно, можно сказать, привычно для общения со мной – так я разговаривала с ним часто. Очень много требовала и мало чего терпела. От этого в уже взрослом и осознанном сознании было гадко.

– Разве я могу отказать такой милой девочке? – деланно и с улыбкой рассмеялся он, – скажу, чтобы она искупала тебя, паучок.

Лицо вытянулось от удивления. Однако… моментально вернулось обратно. Потому что он был таким всегда – потакающим практически любой моей «хотелке. Не зависимо от дня, окружения и места.

Жестокий Лорд, глава закрытого и жуткого клана Варг, сильнейший волк всех стай прогибался под желания собственной дочери так, будто о его вспыльчивости и стойкости убеждений не ходили слухи, один страшней другого.

– Почему ты мне разрешил? – вырвалось у меня.

Я никак не могла понять такого его поведения. Ведь оно было только в отношении меня – остальная стая, которая в какой-то степени была для него семьей, не могла похвастаться подобным.

Отец удивился. Нахмурил брови в крайней степени задумчивости и ответил, как мне показалось, честно:

– Потому что не хочу, чтобы ты обижалась, – он остановил коня, аккуратно застегнул даже верхние пуговицы рубашки, чем запечатал мне обзор, и сошёл на землю.

Я же осталась задумчиво ковырять пальцем прорезь между двумя пуговицами.

Логичный, конечно, ответ. Но не говорящий вообще ни о чем. Что навевало на некоторые мысли. Интересно, это принципиальное отношение к женщинам или к тем, кто дорог? И сразу ответ, выскочивший из подсознания – ко вторым. Маму он почти всегда презирал, пусть и старался не показать этого мне. К той же Нире относился безразлично, а Тини для него была пускай и не равной мне, но достойной уважения. Не знаю только, любимой ли. Можно ли вообще любить отцовской любовью дочь собственного друга? Даже если её матерью была та, кого ты любил.

– Спасибо, папа, – шепнула я, зная, что с его волчьим слухом он обязательно услышит, – и я тебя тоже люблю.

Я практически почувствовала его улыбку, когда мы уже шли к моему шатру. Над головой вмиг стало темно – свет лился только спереди. Отцовские же слова были всё ещё с улыбкой, хоть и не ко мне:

– Купальные принадлежности для Лесси, – приказ к моим нянькам, – и приведите ашерру.

Мы прошли в глубь шатра, опустились в кресло, и я распутала непослушными пальцами верхние пуговицы – с нижними и средними помог мне папа.

Вокруг была до боли знакомая обстановка: высокий, деревянный и достаточно большой настил, служащий для волков кроватью, на котором были аккуратно разложены несколько больших и очень мохнатых шкур, лоскутные одеяльца, подушки и покрывала, костер, огороженный каменной кладкой в самом центре, деревянный дощатый пол и игрушки. Множество всего. Особенно впечатляли новые, очевидно, привезённые с Фобоса, потому как Танатосские мастера могли мастерить невероятные тряпичные, деревянные и фарфоровые куклы, вшивая в их головы настоящие волосы и делая сверкающие глазки из стекла, или, как у меня – из драгоценных камушков, но никак не делали их из пластика, который присутствовал здесь. Они стояли на невысоком стеллаже, вперемешку с мягкими игрушками и статуэтками разных видов. Вот только все они были для меня больше коллекцией – нетронутые, не похожие на те, что были у других детей.