Саша Ларина - Лабиринт страсти

Я ненавижу жизнь.

Рано, наверное, делать такие заявления? Думаете, пусть ближе подойдёт? Едва ли… уже поздно.

Что мне осталось? Влачить жалкое существование? Убегать от наполненных сочувствием или злорадством взглядов знакомых? Избегать встреч с бывшими друзьями? Думаю, все вместе.

Бедро снова заныло, я уже привычно проигнорировала боль. Кто бы мог подумать, что в двадцать лет буду реагировать на погоду, не хуже старушек. Не думайте, с учетом спортивной карьеры, я не сильно рассчитывала на шикарное здоровье. Но не так быстро!

Травмы, растяжения, ушибы, синяки – были моими верными товарищами всю жизнь. С того самого момента, как умерла мама, а отец остался с трехлетней девочкой на руках. И абсолютным отсутствием понимания, что с этим делать.

Дочка – это не сын. Поэтому папа не имел даже малейшего понятия, во что меня одевать, во что играть. Уверена, он искренне считал, что девочек и кормить нужно чем-то особенным. Поэтому не придумал ничего умнее, как заполнить все мое время. Не собой, естественно. Спортом.

Я бы, конечно, предпочла танцы. Если еще только меня соизволили бы спросить. Или хоть художественную гимнастику, фигурное катание. Что угодно! Чуть более женственное, красивое! Ладно, скажем спасибо, что отец не привёл меня в борьбу или греблю. И то хлеб.

А с родным биатлоном я уже свыклась за годы бесконечных тренировок. Потому как у меня были только они. Ещё сборы, соревнования, получение разрядов. Мечты о славе, чемпионстве, Олимпиаде. Потом тренерская карьера, а может даже собственная школа.

Оригинальностью я не отличалась. Как и любой ребёнок с детства, попавший в большой спорт. Просто у нас кроме него ничего и не было. Конечно, мы бесились в перерывах между тренировками, дурачились в спортивных лагерях, дружили, любили и многое другое. Но все равно бесконечно отличались от обычных детей. Я даже своих одноклассников в лицо не всех помню. Обида, кстати, зародилась еще тогда.

Пока все гуляли и играли, я обливалась потом. Пока все получали выговор за плохие отметки, меня ругали за лишние сто грамм на весах. Пока все думали, как закончить год без троек, я думала, как попасть в призовую тройку. Желательно на первое место. После пришло смирение.

Пусть этот путь выбрала не сама. Но только я могу пройти его достойно. Добиться высот, заслужить долгожданное признание отца. И ведь почти удалось… вот только почти рекорд – это не рекорд.

Мы поехали на вокзал. Папа сам решил проводить меня на соревнования. Ведь они были решающими! Только доехали мы до больницы. Точнее нас довезли. Точнее только меня. Машина въехала в нашу на бешеной скорости прямо со стороны водительской двери. Отец умер мгновенно. Что не удивительно, я видела фото с места аварии. Нашу старенькую десятку просто сложило в гармошку. Прямо до меня. Именно поэтому мое левое бедро оказалось буквально сжато и раздроблено.

Наверное, здесь стоит сказать спорту спасибо. Иначе перенести несколько операций, безумную по боли физиотерапию, изнуряющий период восстановления, я бы просто не смогла.

Но сжав зубы, игнорируя страдания, даже не пытаясь рассматривать отвратительный шрам, продолжала вставать на ноги. Вот теперь то, я порадовалась родному биатлону, с его закрытыми костюмами. Потому что даже самые плотные колготки не скрывают грубых рубцов. Я пробовала.

Вот только восемь месяцев жизни, которые я посвятила своей борьбе оказались напрасными. Вердикт врача был непреклонен.

– Только умеренные физические нагрузки. Вам, милочка и так радоваться надо. Сначала выжили, а теперь ещё и на ноги встали.

Радости полные штаны! Разве не видно? Как это не видно? Даже странно!

Но мне ничего не доставалось легко. Таланта у меня не было, всех побед, я достигала лишь упорным трудом. Поэтому и здесь решила бороться по старой схеме. Меня хватило на год.

Год, заполненный обучением всему с нуля. Потому как даже если мозг и помнил, то тело дело вид, что первый раз видит лыжи! Двенадцать месяцев постоянных тренировок с детьми. Мой уровень больше не под кого не подходил, мне приходилось в прямом смысле начинать сначала. Триста шестьдесят пять дней боли. Постоянной и беспросветной. За это время я выучила все ее оттенки. От тупой, тянущей, до острой, спазмирующей. От легкой и почти не ощутимой до застилающей пеленой глаза и отнимающей возможность дышать. Боли, что стала мне родной. Стала уже частью меня.