Джейд Дэвлин - Королевский тюльпан – 2

– Сделав еще большую ошибку, – сказал я. – Детоубийство и цареубийство, особенно когда они совмещены, это пятно на века. Недаром добродетельный мерзавец решил спихнуть эту работу на Братство – себя защитить, а нас запятнать.

– Лирэн, – старейший капитан в нарушение правила обратился ко мне по имени, – ты прав, это пятно. Но сейчас надо тушить пожар, и я не вижу другого выхода.

– Надо было бы поручить это ему, его руками, – зло сказал Ухо. Я взглянул на него, и он заткнулся.

– У нас нет права разжаловать тебя, это дело большого совета, – продолжил Джарнет. – Но мы вправе лишить тебя полномочий. Отдай клинок маршала. Надеюсь, когда история с лепесточниками закончится, тебя выберут снова.

Я неторопливо вынул клинок, полученный почти год назад. Поднял. Взглянул на Ухо, да так, что тот нырнул за чью-то спину. Метнул – лезвие вошло в столешницу почти наполовину.

И вышел быстрым шагом.

Этьен

То, что ничего хорошего меня не ждет, я понял, когда за дверями секретарского холла дежурный лейтенант гвардии Совета передал меня личной охране блюстителя Добродетели. Я слышал, что этих ребят набирают из узников тюрем, осужденных за столь нехорошие проступки, что защищать их отказалось даже Ночное Братство, если они в него входили.

– Сопроводите гражданина подозреваемого и привезите лекарку-торговку, – сказал лейтенант, возвращаясь в холл.

– Туда, сюда, – проворчал один из охранников в мышином мундире и черной маске, довольно-таки неучтиво срывая мою шпагу с пояса. – Дыхалки не хватит по городу бегать.

– Не дури, Жареф, – заметил второй, тоже делавший вид, что не замечает меня. – Лучше бегать по городу, чем плестись по пустоши. Вот там точно дыхалки не хватит. Адрес лекарки знаешь? Эй, мелкий, дуй и спроси, пока работу не перехватили.

Третий охранник, самый мелкий по габаритам и, видимо, юный, вернулся в холл.

– А ты двигай! – гавкнул мне объемный громила и толкнул прикладом короткого мушкета.

– Прошу повежливей, – сказал я, оглядывая полутемный и полупустой коридор и заодно дав конвоирам шанс на выживание.

– Повежливей – не вопрос, – осклабился его напарник, хватая меня за правый локоть. – Позолоти дорожку, мы тебя поведем со всем почтением, как кабанчика на праздник.

– Если его уже обыскали, – сплюнул Жареф, – карманы пусты, как вылизанные соты… Нет, не обы…

У завзятых бретеров защитный кинжал для левой руки всегда висит предупреждающе открыто. Конечно, висел – сейчас в Городе Свободы дуэли закончились. Бретеров я особенно не уважал, но с левым клинком тренировался не меньше, чем со шпагой в правой руке, а носил, конечно же, не открыто. А удивился Жареф, когда увидел лезвие, торчащее из плеча напарника. К нему я столь же быстро добавил пару порезов – раны не смертельные, но их получателю будет чем заняться, кроме выполнения своих обязанностей.

Жарефу повезло меньше. Он решился стрелять из короткого ружья, ему не хватило одной секунды. Когда у меня хотят забрать жизнь, тут не до гуманности. Если сам захочу отдать свою жизнь – отдам, а пока – извините.

Конвоир сползал по стене, исследуя рану, тут хватило одного резкого укола. Я возвратил себе шпагу и пошел по коридору быстрым уверенным шагом.

В день Освобождения королевский дворец подвергся столь тщательному разгрому, что годился лишь на склады и детский приют. Энтузиазм толпы миновал дворец старшего герцога, обиталище королевского брата. Вот в нем-то и заседал Совет Четырех.

В незапамятные времена я пробыл три года в королевских пажах, не раз дежурил и в герцогском дворце. У пажей всегда полно историй с фрейлинами, поэтому мне были ведомы не только парадные залы и коридоры, но и служебные лестницы…

– Он сбежа-а-ал!

Третий, самый счастливый конвоир наконец-то вышел из холла и углядел меня в конце коридора. К той секунде я уже вспомнил три подходящие лестницы, одна из которых гарантированно должна была быть открыта, зато запиралась изнутри. И не ошибся.

Разумеется, я сбежал этажом ниже, слыша отдаленные крики и рев горнов – к моей поимке подключили весь дежурный караул. Разумеется, я открыл дверь, после чего рванулся наверх той же темной бесфонарной лестницей. Пробежал мимо запертой двери, гнувшейся под каблуками, прикладами и алебардами, поднялся на два пролета и присел в максимально возможном отдалении от окна, впрочем уже не освещавшего лестницу.

Раздался грохот упавших досок, на площадку подо мной вылетела толпа, чуть не проломив перила. Разумеется, все взглянули вниз, разумеется, все понеслись туда.