Стефани Гарбер - Однажды разбитое сердце

– Люди, которым я не по душе, зовут меня Джекс.

Эванджелина хотела сказать, что он вовсе не неприятен ей и даже напротив – нравился больше остальных богов и богинь Судьбы. Но это был не тот Принц Сердец, страдающий от любви, которого она себе представляла. Джекса трудно было назвать ожившим воплощением разбитых сердец.

Неужели все это было лишь злой шуткой? Ведь Мойры якобы исчезли с лица земли много веков назад. Однако все, что носил Джекс, – от его развязанного шейного платка до высоких кожаных сапог – было подобрано по последней моде.

Ее глаза метались по белой церкви, словно друзья Люка могли в любой момент ворваться сюда, чтобы поглумиться над ней. Люк был единственным сыном знатного господина, и пусть он никогда не давал повода считать, будто этот факт играет какую-то роль для Эванджелины, молодые люди, с которыми он водил компанию, считали ее недостойной. Отец Эванджелины владел несколькими лавками по всей Валенде, поэтому ее семья никогда не бедствовала. Но не принадлежала высшему слою общества, как Люк.

– Если ищешь выход, потому что образумилась, я не стану тебя останавливать. – Джекс закинул руки за свою златовласую голову, прислонился спиной к статуе самого себя и усмехнулся.

Ее живот тревожно сжался, предупреждая, что не следует обманываться его обманчивой улыбкой с ямочками или рваной одеждой. Он был самым опасным существом из всех, кого она когда-либо встречала.

Эванджелина не думала, что он убьет ее, – она бы никогда не пошла на такую глупость, чтобы позволить Принцу Сердец поцеловать себя. Но знала, что если останется и заключит сделку с Джексом, то он навсегда уничтожит какую-то ее часть. Но Люка по-другому было никак не спасти.

– Какова будет цена твоей помощи?

– Разве я сказал, что помогу тебе? – Его взгляд остановился на кремовых лентах, что тянулись от туфель вверх по ее ногам, обвивая лодыжки и исчезая под подолом юбки. На ней было одно из старых платьев матери, расшитое узором из бледно-фиолетового чертополоха, крошечных желтых цветков и маленьких лисичек.

Уголок рта Джекса неприязненно искривился и застыл в таком виде, пока он осматривал ее волосы, которые она сегодняшним утром тщательно завила горячими щипцами.

Эванджелина старалась не чувствовать себя оскорбленной. Из непродолжительного опыта общения с богом Судьбы она подозревала, что этот бог весьма скептически относится ко многим вещам.

– Какого они цвета? – Он небрежно махнул в сторону ее кудрей.

– Золотисто-розовые, – воодушевленно ответила она. Эванджелина никогда и никому не позволяла вызвать у нее негативные чувства по отношению к ее необычному цвету волос. Мачеха постоянно пыталась заставить ее перекрасить волосы в каштановый. Но локоны Эванджелины, волнами нежно-розового цвета с бледно-золотистыми вкраплениями спадающие по плечам, больше всего нравились в ее внешности.

Джекс склонил голову набок, продолжая хмуро рассматривать ее.

– Ты родилась в Меридианной империи или на Севере?

– Разве это имеет значение?

– Назови это любопытством.

Эванджелина поборола в себе желание нахмуриться в ответ на его насупленный взгляд. Обычно ей нравилось отвечать на этот вопрос. Отец Эванджелины, любивший создавать впечатление, что ее жизнь – это сказка, всегда подтрунивал, что нашел дочку упакованной в ящик вместе с другими диковинками, доставленными в его лавку, – вот почему она стала обладательницей розовых волос, утверждал он. А мама ее всегда кивала, подмигивая в ответ.

Эванджелина скучала по этим заигрываниям мамы и шуткам отца. Она скучала по всему, что было связано с ними, хоть и не хотела делиться с Джексом ни единой, даже крошечной деталью.

Вместо ответа она лишь пожала плечами.

Брови Джекса резко поползли вниз.

– Ты не знаешь, где родилась?

– Это обязательное условие, чтобы получить помощь?

Он снова оглядел девушку, на этот раз задержавшись взглядом на ее губах. Но Джекс смотрел на нее не так, словно хотел поцеловать. Его взгляд был слишком оценивающим. Он смотрел на ее губы так, как люди изучают товары в одной из лавок ее отца, будто они были вещью, которую можно купить, – вещью, которая может принадлежать лишь ему.

– Скольких людей ты целовала? – спросил он.

Крошечный огонек тепла опалил шею Эванджелины. Она работала в отцовской лавке диковинок с двенадцати лет. Ее воспитывали не совсем как подобает юной леди: она отличалась от своей сводной сестры, которую учили всегда держаться на расстоянии метра от джентльмена и никогда не водить беседы о чем-то более скандальном, чем погода. Родители поощряли в Эванджелине любознательность, авантюризм и дружелюбие, но ее смелость проявлялась не во всем. Некоторые вещи все же тревожили душу девушки, и то, как пристально Принц Сердец рассматривал ее рот, входило в их число.