Таис Сотер: Факультет прикладной магии. Простые вещи

Наверное, многие мне могли бы позавидовать и сказать, что это счастье мне привалило незаслуженно. Петер был богат, знатен и довольно симпатичен. И почему он привязался именно ко мне, а не к одной из студенточек юрфака из благородной семьи, было непонятно. Нет, моя родословная тоже считалась хорошей, пусть и не безупречной, а я сама не могла пожаловаться на внешность и отсутствие интереса со стороны мужчин. Правда, интерес этот достаточно быстро угасал, когда выяснялось, что я особа скучная и приземленная и не гожусь в качестве объекта романического увлечения. Да и мне самой учиться нравилось гораздо больше, чем ходить на свидания. Ведь у меня была цель… нет, даже не так – Цель. Мне, Софии Вернер, не хотелось становиться почтенной домохозяйкой или одной из тех несчастных подельщиков, клепавших защитные и боевые артефакты для наших военных. Я мечтала стать независимым мастером, унаследовать дело деда и возродить былую славу семьи Вернеров как лучших артефакторов столицы. А это не так просто: для того чтобы стать независимым мастером, нужно было или много денег, или покровительство, а ни того ни другого у меня не было. Мой род переживал непростые времена.

Внезапно вспыхнувшая страсть Петера Шефнера мне была абсолютно не нужна и даже раздражала. На пару свиданий я с ним сходила, правда, надеясь, что после этого он отвалится от меня сам. Не отвалился. К середине второго курса я успела к нему привыкнуть и перестала всерьез воспринимать его заигрывания, тем более ничего грубого по отношению ко мне он себе не позволял, не считая одного-единственного украденного поцелуя на втором свидании. И поэтому, когда он в первый раз предложил мне свое сердце и руку, я была несколько к этому не готова. Но ответила твердым и принципиальным отказом.

Увидел ли он в этом вызов или воспринял как игру, но звать меня замуж после этого он стал регулярно. Я отшучивалась, обижалась, а однажды даже поставила ему невыполнимое условие, надеясь, что его это охладит. Дескать, сделай мне такой артефакт, какой я сама себе сделать не смогу. А ведь к тому времени у меня были весьма неплохие успехи в учебе, да и кое-какими семейными секретами я владела, так что превзойти мои поделки даже студентам старших курсов было непросто.

Петер пропал из моей жизни на три месяца. Я видела его лишь на учебе и в мастерских, когда наше расписание пересекалось. А потом он объявился под дверями моего дома – похудевший, осунувшийся, но чертовски довольный. В руках его была коробочка с серебряным браслетом – антикварным, дорогим. Вот только чары на нем были новые и очень странные.

Что удивительно – понять, что за плетения наложены на браслет, я не смогла. Что-то из ментальной магии. Но менталистика хорошо срабатывала с людьми, но никак не с бездушными предметами!

Дед, увидев браслет, затребовал Петера себе, так ничего мне и не объяснив. Взглянул на юношу, нахмурив кустистые брови.

– Твои чары?

– Мои, – гордо кивнул Петер.

– А плетение кто придумал?

– Я сам, – несколько смущенно сказал юноша.

– Вот это уже неправда, – дед осуждающе покачал головой. – И это плетение, и этот браслет я уже видел. Сам когда-то помогал твоему отцу накладывать чары.

– Но заклинания же новые, – возразила я.

– Нет, лишь чуть измененные и заново напитанные силой. Тоже тонкая работа и непростая, но все же подделка.

Петер отвел глаза, покраснев.

– Раскусили тебя? – миролюбиво спросила я уже на кухне, налив Петеру чая с молоком. – Но знаешь, ты все равно молодец. Сложно, наверное, было понять дедушкины схемы плетений?

– Я столько сил потратил, пока разобрался, что там отец с мастером Вернером навертели, – вздохнул Петер. – Значит, это не считается?

– Не считается, – ответила я, сдерживая улыбку.

Все же мой сокурсник мне нравился, пусть даже замуж за него я не хотела. И моему деду, как ни странно, тоже пришелся по душе, хотя он и назвал его «таким же балбесом, как и его отец».

А браслет тот я все же отдала Петеру, обидев его этим так, что он отказался признаваться мне, что же за чары на нем были.

Побывав у меня дома и познакомившись с моим дедом, Петер вскоре стал постоянным гостем у нас, оправдывая это тем, что наша семейная мастерская для него гораздо удобнее, чем университетская.

– Был бы я моложе, а твой друг чуть младше, взял бы его в ученики, – как-то сказал мне дед.

Я не обиделась на него, так как с детства знала, что, несмотря на все мои старания, он никогда не увидит во мне достойную продолжательницу семейного дела. Даже мою учебу в университете он считал баловством, а когда я взяла его фамилию, промолчал. Знаю, он был разочарован в моей матери. Она была его ученицей, весьма талантливой, но перестала работать, выйдя замуж за отца. Тот, хоть и древнего рода, был небогат и приданым моей матери пользовался в удовольствие. Работать он ей запрещал: женщина из благородной семьи не должна была пачкать себя трудом, тем более столь опасным и тяжелым, каким была порой артефакторика. Так и угас ее талант, а вскоре и жизнь. Дед не простил предательства моей матери, а после смерти отца от болезни, буквально выкосившей столицу, когда мне было семь, я осталась сиротой, и он забрал меня к себе и начал учить мастерству. Но вот своей ученицей ни разу так и не назвал.