Марк Гурецкий - Ноусфера

Видение было одето в короткий белый халатик и смешную шапочку с большим красным крестом посередке. Из-под бесстыдного халата торчали подвязки белых чулок в крупную сетку. На вид существу было лет двадцать, а ее длинным и стройным ногам могла бы позавидовать племенная кобыла. Халатик едва прикрывал крутые покатые бедра, а в груди был настолько узок, что верхние пуговицы не сходились, открывая на обозрение спелую молочно-белую грудь. Я уселся обратно на койку, просияв, по всей вероятности, самой дурацкой из своих улыбок.

– Меня зовут Света, – сообщило видение. – Я дежурная медсестра. Как ты себя чувствуешь, Марк? У тебя есть какие-нибудь пожелания?

Первое желание, пришедшее в голову при виде медсестры, я благоразумно оставил при себе. «Воды?» – пискнула оправившаяся от обид и потрясений дежурная мысль. На этот раз я не стал гнать ее прочь и высказал вслух.

– Вода в контейнере, – заявила Света таким тоном, каким могла бы сказать «Трава зеленая» или «Солнце встает на востоке».

Увидев мое замешательство, она приблизилась к обшарпанной тумбочке, нагнулась и секунду спустя извлекла наружу стакан с прохладной пузырящейся жидкостью.

– А сока можно? – спросил я.

– Конечно, – ответила Света, вновь склонившись над тумбочкой и подставив моим глазам шикарную задницу. – Какой тебе – апельсиновый, яблочный, томатный?

Я помычал, будто мешкая с выбором. Вдоволь насмотревшись на корму медсестрички, остановил выбор на апельсиновом. Сок тоже оказался уже налит в стакан. Прохладный, свежий и вкусный.

– Цветик, скажи, пожалуйста: где я нахожусь? – спросил я, утолив жажду.

– В больнице.

– Надо же. Кто бы мог подумать. Как долго я здесь?

– Три дня, – отчиталась Света. – После нырка пациенты всегда приходят в себя на третий-четвертый день.

– После нырка? Какого еще нырка?

Света залопотала какую-то дребедень, в которой я разобрал только два слова: «нырок» и «коллапс». После неоднократных уточнений выяснилось, что «нырок» на меджаргоне означает NRC, аббревиатура же расшифровывалась как Neuro Reactive Collaps, или, сокращенно, нейроколлапс.

– Это сотрясение мозга? – уточнил я. – А водитель КамАЗа? Он не перевернулся? Что с ним?

Теперь настал черед удивляться девушке. Света приоткрыла свой красивый ротик с пухлыми губками и вытаращила на меня голубые кукольные глазенки. «Цветочек», – обозвал я про себя милую девушку. Настолько же красива, насколько безмозгла.

– Я спрошу у доктора, – с сомнением пролепетала медсестра, развернувшись на каблуках и направившись к выходу из палаты. – Пожалуйста, не вставай. Тебе нужен отдых, а доктор навестит тебя во время дневного обхода.

Цветочек скрылась в дверном проеме, вильнув на прощание своей аппетитной кормой. В секс-шопе им, что ли, форменную одежду выдают? В черепной коробке засвербело так, будто там свили гнездо мыши. Прижав одну из мышей к ногтю, я обнаружил под ней постыдное воспоминание: пару недель назад мы с Юлькой смотрели вполглаза порнушку с торрента, отдыхая между припадками эротического безумия. Одна из героинь порнофильма была одета в похожую – да нет же, в точно такую одежду, в какой ныне щеголяет Цветочек!

С каждым новым впечатлением происходящее нравилось мне все меньше. Будто я оказался на американских горках и вагонетка набирает скорость с каждой секундой.

Презрев рекомендацию Цветика, я поднялся с постели, едва девушка скрылась из виду, и первым делом изучил тумбочку. Деревянная дверца на поверку оказалась пластиковой, облупленная краска – дизайнерским узором. Таким же ненатуральным, как потертости на фальшивом линолеуме. За дверцей открылась светлая прохлада холодильной камеры, забитой разноцветными стаканчиками, коробочками и упаковками. Нижняя полка оказалась заставлена стаканами, заполненными разнообразной жидкостью. «Негодное отношение к продуктам», – отметил я про себя.

Две боковые стены, на первый взгляд покрытые отсыревшей штукатуркой и потрескавшейся бежевой краской, на деле же – ровные и гладкие, прерывались матовыми прямоугольниками черного цвета. Узкие и длинные, почти в человеческий рост, они торчали в стене совершенно не к месту – как эбонитовые деревья в березовой роще. На ощупь эти пластины напоминали пористый графит («графеновые панели» – всплыла из подсознания непрошеная подсказка). Метр за метром я обследовал стены, пытаясь обнаружить хоть что-то знакомое: электрическую розетку, радиоточку, пузатую коробку с выключателем света и кнопкой вызова медсестры. Нет, ничего. Стены гладкие, ровные и фальшивые, как мои передние зубы.