***
Стадо буйволов несется вскачь по расплавленной солнцем пустыне, взрывая копытами землю, выкорчевывая сухой ковыль и поднимая в воздух облака душной пыли. Солнце слепит до боли, гоня стадо к линии горизонта. Быки оглушительно мычат, разрывая приближающимся воем барабанные перепонки. Впрочем, откуда у перекати-поля барабанные перепонки? У него есть только катун, состоящий из ветвистых стеблей. Этому факту перекати-поле научили в незапамятные времена, на заре всемирной истории. Кажется, на уроке ботаники. Тогда перекати-поле не было безымянным, и ему было свойственно странное сочетание звуков – Марк Гурецкий.
Буйволы скрылись из виду, хоровое мычание стихло, яростный свет растекся по векам матовой белизной. Мычал, оказывается, я, ворочаясь на жесткой лежанке. Превозмогая тяжесть в мозгу, я разлепил веки, сфокусировал зрение и уставился на низкий равномерно подсвеченный матово-белый потолок. Для рая здесь, пожалуй, тесновато. Потолок, пол, четыре стены. Выходит, я все еще жив.
«Воды?» – зевнула дежурившая на краю беспамятства мысль. Ее тут же сбила с ног и размазала по асфальту другая: «КамАЗ!!!». Сердце ухнуло, едва память прокрутила перед моими глазами в ускоренном темпе фильм о последних секундах перед аварией. В ушах раздались отголоски адского грохота и скрипа сминаемого металла. Боже, я ведь себя чуть не угробил! Должно быть, меня вытащили и успели доставить в больницу. Вопрос только: насколько целым?
Я сел на кровати и сбил в ком прикрывавшую меня простыню. Ощупал голову – цела. Только волосы куда-то подевались. Видимо, их обрили, чтобы заштопать рану. Правда, непонятно, где рана. Ни повязок, ни рубцов, ни болезненных ощущений. Руки в порядке. Ноги, пальцы, запястья. Видимых повреждений нет, все суставы работают. Только вот… руки, судя по их внешнему виду, принадлежат постороннему человеку. Нет, ладони явно мои: безымянные пальцы длиннее указательных, на правой кисти едва заметный шрам от ожога – результат детской игры с горящим полиэтиленовым пакетом… Только вот кожа на ладонях запеклась морщинами, суставы припухли, короткие волоски на фалангах пальцев выцвели почти добела, а тыльные стороны ладоней вздулись голубой сеткой кровеносных сосудов. Руки если не глубокого старца, то человека, изрядно зажившегося на этом свете.
Продолжив исследовать свое тело, я осмотрел потемневшие соски в обрамлении редких седеющих волосков и обнаружил под ними обрюзгший живот. А сорвав с себя простыню, уставился на предмет мужской гордости, гордиться которым теперь стало несколько затруднительно: такой родной и знакомый по форме, он скукожился, а волосы на лобке, утратившие жизнерадостный солнечный цвет, приобрели пепельно-белый оттенок.
– Я старик, – с ужасом проронил я в пустоту помещения, вслушиваясь в свой голос.
Голос тоже оказался чужим – стал ниже, гортаннее и будто растрескался.
«Может быть, глоток воды?» – отряхнулась, поднявшись с пола, первая дежурная мысль. Но ее уже отталкивала новая, беспокойная и настырная: «Зеркало!». Озираясь по сторонам, я не нашел ничего похожего на искомый предмет, зато начал узнавать помещение. Потолок покоился, как ему полагается, на четырех стенах, а стены, в свою очередь, вырастали из пола, покрытого жутким советским линолеумом, вытертым тысячами казенных тапок. За единственным на всю палату окном сиял летний день, однако солнечные лучи отчего-то не пробивались сквозь стекла, будто бы растекаясь по стеклянной поверхности. Рядом с кроватью стояла неказистая тумбочка, в углу притулился куцый столик с парой обтянутых дерматином металлических стульев, дверной проем зиял пустотой: кто-то вынес тяжелую дверь со стеклянной смотровой щелью.
В эту самую дверь я неоднократно проникал в детстве, сгибаясь под тяжестью авоськи с лимонами и апельсинами. Отлеживаясь после инсульта, бабка целыми днями ворочалась в койке, требуя фруктов, свежих «Известий» и соседей, которые не будут таскать у нее сахар из тумбочки. Сейчас вместо бабки на койке лежал я сам. Соседи куда-то запропастились вместе с соседскими койками, из-за чего помещение казалось вопиюще неэргономичным.
– Эй, кто-нибудь! – позвал я, завернувшись в простыню наподобие тоги и поднявшись с кровати.
Линолеум показался моим ступням непривычно прохладным и жестким. Не заслышав ответа, я крикнул громче:
– Эй, кто тут есть? У меня проблема! Я старый!
– Вовсе нет! Ты очень хорошо выглядишь для своего возраста! – отозвалось голубоглазое видение, возникшее в дверном проеме.
Читать дальше