Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц

Бросит дом, который ожил за последние годы.

И Ульне с ее безумием и пустой комнатой, где обретались призраки прошлого.

…дорожку из иссохших розовых лепестков, что ведет через всю комнату к шкафу…

…и дальше, вниз .

А в подземелье ныне холодно… но надо бы проведать, рассказать ему новости…

Ульне бросила осторожный взгляд на того, кто стал ее сыном. Совсем вырос… и ждать уже недолго.

Спицы Марты ненадолго замерли, прежде чем подцепить ускользнувшую было петлю. Жесткая шерстяная нить царапнула пальцы едва не до крови.

Командует.

И смотрит недружелюбно, точно подозревая в чем-то. Пускай, в мысли-то он не заглянет. Конечно нет. Обыкновенный человек… пусть и глаза мертвые, а Ульне не видит. И сама-то жива едва-едва, а может, и умерла, еще тогда, на свадьбе? Бывает же, что мертвые притворяются живыми?

Петля за петлей.

Безумная Марта вяжет шарф… у нее такое множество шарфов: последние годы ей полюбилось рукодельничать, а ведь Марта помнит те времена, когда в роскошной столовой на ужин подавали вареную чечевицу. Ей это было непонятно – тяжесть фамильного серебра и чечевица.

Изумрудные серьги, принадлежавшие последней королеве, и погасшие камины.

Старые соболя…

…пыль на лестницах.

Пустые слова о семейной чести и голод, от которого не получалось избавиться. Марта занимала себя рукоделием, пытаясь отделаться от мысли, что, если продать хотя бы один канделябр, серебряный, отлитый многие сотни лет тому, голод отступит…

Освальд и продал.

…нет, он был хорошим мальчиком, славным. Заигрался несколько, оно и понятно, какой человек выдержит холод Шеффолк-холла? Ему жить хотелось, а денег не было, только честь семейная, которой сыт не будешь. Да, взял он из материной шкатулки брошь с рубинами. Или те самые серьги на золотой проволоке… браслет с аметистами, Марта помнила темно-лиловые тусклые кабошоны.

Он любил играть, ее Освальд, и верил, что однажды ему повезет. А если и нет, то… к чему цепляться за прошлое? Надо продать камни и металл, за который предлагают хорошую цену. Антиквариат ныне дорог… и сам этот дом, если сыщется безумец, согласный купить его.

Щиты.

И доспехи герцога Шеффолка. К чему им ржаветь? Так он говорил, называя Марту толстушечкой и, выиграв, покупал ей в лавке сахарных петушков. Ульне поджимала губы.

Никогда-то сына не любила, держалась в стороне, с холодком, вот он и пошел в разгул, искал тепла… нет, Марта, конечно, понимала, что Освальд не без недостатков. Так, а кто святой? Этот, что ли? Его Марта, к преогромному своему стыду, боялась. О нет, за прошедшие годы она не услышала от него ни одного дурного слова, да и с прочими обитателями дома он разговаривал вежливо, мягко, но вот глаза… пустые. Нечеловеческие. И появлявшаяся при взгляде на Ульне нежность была столь противоестественна, что пугало едва ли не больше обычного равнодушия.

А ведь он чует ее страх.

Ему нравится.

Оттого и появляется он вот так, бесшумно возникая словно бы из ниоткуда. Тень из теней старого дома… призрак во плоти. Летом он скрывался от солнца, и Марта знала, что из-за кожи – рыхлая, неестественной белизны, та плохо переносила солнечный свет. Его прикосновения оставляли красные следы и волдыри, которые Освальд – скрепя сердце Марта вынуждена была называть чужака именно так, а после как-то вот привыкла, – смазывал свинцовой мазью. От него ею пахло постоянно, и еще, пожалуй, мятой, которой он пытался перебить иные, неподобающие человеку высокого положения запахи.

…тлена.

…сырой земли.

…крови, старой, загустевшей, какая бывает на скотобойне к концу дня. Оказываясь рядом с ним, Марта невольно вспоминала свое детство и отца, что возвращался домой, пропахший кровью. И содрогалась, прятала и страх, и отвращение за нервной улыбкой. Смиряла дрожь в голосе.

И заедала ужас овсяным печеньем.

…вязала, плела шарфы, нить к нити, выводя рисунок, которого никто не видел. Благо чужак не жалел денег не только на дом, но и на них с Ульне. И порой Марта думала, что, должно быть, две безумные старухи придают дому особый шарм.

Как-то она сказала об этом Ульне, и та лишь пожала плечами, бросив:

– Быть может…

Главное, чтобы после смерти Ульне он не выставил Марту. Ей некуда идти. Вся ее жизнь прошла в этих стенах, и Марта знает каждую трещину, каждый шрам на огромном каменном теле Шеффолк-холла… а он знает о ее знании.

– Дорогая тетушка, – в голосе Освальда прорезалась насмешка, – вам стоит прислушаться к словам доктора. Вы слишком увлеклись печеньем…