Эшли Дьюал: У истоков Броукри (СИ)

— Ничего страшного, — шепчет мне на ухо Эрих. От его голоса становится еще хуже. Я крепко зажмуриваюсь. — Ты не должна. Уходи, Дор, слышишь, уходи.

— Замолчи. Дай мне пару минут.

— Но у тебя нет пары минут.

— Прекрати! Дьявол! — Я свирепо откидываю ножик и вновь принимаюсь пальцами тянуть веревку в разные стороны. Она немного поддается, и я хрипло выдыхаю. — Сейчас, еще пару секунд. Видишь? У меня получается. Мы выберемся.

— Тебя здесь не должно быть.

— Хватит.

— Посмотри на меня.

— Нет.

— Посмотри на меня!

— Пожалуйста…

— Уходи, иди домой, Дора, просто…, просто уйди, прошу тебя!

Резко опускаю руки и поднимаю глаза на парня. Слезы катятся по моим щекам, а я забываю, как дышать. Подаюсь вперед и дрожащим голосом спрашиваю:

— А, может, мой дом рядом с тобой. — Я закрываю руками рот и содрогаюсь от боли, которая, будто вирус, проникает под кожу и лишает рассудка. — А, может, ты — мой дом.

Я не могу дышать. Сгибаюсь и упираюсь лбом в грудь парня. Чувствую, как дрожит его тело, зажмуриваюсь и прижимаюсь к нему так близко, словно пытаюсь пройти сквозь него; слиться с ним; стать одним целым. Я приподнимаюсь, трусь щекой о его подбородок и нежно прикасаюсь к его губам. Я целую его, а Эрих резко выдыхает, зажмурившись изо всех сил. Его губы трясутся. Сглатываю и шепчу:

— Я… — люблю тебя. — Я тебя… — люблю.

Не получается. Мотыляю головой, морщусь и хочу попробовать снова, но парень не позволяет. Касается губами моей щеки и шепчет:

— Я знаю, Дор. Я тебя тоже.

Я плачу еще сильнее. Обнимаю его и прижимаю к себе крепко-крепко. Неожиданно мне кажется, что все позади. Что мы справились. Мы ведь вместе. Но затем звучит дикий грохот, который отдается в моем теле истошным эхом.

Я не успеваю больше ничего сказать. Становится темно.

Стену снесли.

Смириться со смертью близких оказалось совсем непросто. И недовольные горожане вышли не драться, а посмотреть в глаза друг другу. Каждый кого-то потерял. Теперь их и, правда, что-то связывало: похожие чувства.

В тот день умерло свыше сотни человек. По сей день люди удивляются своей слепой жестокости, думая, будто она исчезла, в то время как, она забилась в угол, испуганная и растерянная. Канцлер приказал уничтожить стену. Вдохновленные новыми порядками и одновременно убитые горем люди согласись.

Рушь Дамекес была одним из первых добровольцев. Круша стену, она стояла рядом с Конрадом Бофортом, и никто из них не произнес ни слова; они провели много времени, молча об одном и том же, вскоре почувствовав, что их боль похожа. И что они — похожи, пусть раньше и не подозревали об этом.

Поместье де Веро опустело через несколько недель. Говорят, над крышей их дома кружили вороны, десятки воронов. Кто-то увидел в этом знак, а кто-то посчитал подобные выдумки — глупостью.

Об Эрихе и Адоре вспоминали редко. И только близкие. Однако Мария Мартинесс — бывшая прислуга в поместье де Веро — признается, что иногда с ее чердака доносится чей-то смех. Женщина уверена, это Эрих и Адора вновь и вновь находят друг друга, но они не знают, что умерли. Они продолжают жить. Конечно, ей не верят. Говорят, что Мартинесс сумасшедшая, как и ее мысли. У нее часто спрашивают: разве мертвые могут быть живее живых? На что женщина всегда отвечает: но ведь живые могут быть мертвее мертвых.