Яна Ясинская: Выбор шатеры (СИ)

Не кесарево. Ребёнка вырезали грубо, явно не пытаясь сохранить жизнь ни матери, ни малышу.

- Нерождённый! – догадался Верховный Лекарь.

Что ж, такое в Дэбэре не в первой. Он слышал, что за таких нерождённых детей ведуньи хорошо приплачивают местным прислужницам. Что ж, может, оно и к лучшему. Что ребёнка вырезали. Не придётся возиться с бумагами – оформлять ещё одну смерть.

Оформив свидетельство о смерти (не став, правда, при этом выдавать сердобольного прокалывателя сердца), Дэус Бэр уже было направился к двери, как вдруг притормозил. Запоздало сообразив, что в графе покойницы стоит только номер камеры. Имени нет.

Не порядок! Только не хватало ещё приезжать сюда повторно на опознание, если доскребутся до бумаг! Понимая, что страж, сопровождающий его, вряд ли знает личность покойницы, Верховный Лекарь решил пойти на удачу. Платье на узницы слишком богатое. Возможно, он раньше встречал эту несчастную при дворе. Или сможет, благодаря своему дару, определить степень её родства с кем-то из своих знакомых. Бэр, брезгливо поморщившись, натянув на руку белоснежную перчатку, снял с головы покойницы тряпку.

Верховному Лекарю потребовалось минут десять, чтобы прийти в себя от шока.

Нет. Ему не было нужды искать её родственников. Верховный Лекарь слишком хорошо знал – они все уже давно мертвы. Спасибо Дэмониону. Как не надо было узнавать и её имя. Оно было слишком хорошо известно Бэру.

Немного придя в себя, Верховный Лекарь отшатнулся от покойницы, рассеяно глядя по сторонам. В голове роилась куча вопросов, но среди них доминировал лишь один: ребёнок! Родился ли он мёртвым, или…

О, это «или», сводящее с ума!

***

Ледяные порывы северного ветра больно били в лицо. Снежные хлопья застилали глаза. Но страж Дэбэра, суровый грозный мужик, словно не замечал разбушевавшейся стихии. Настырно пробирался сквозь бурелом Сумрачного леса, радуясь тому, что не на шутку разыгравшаяся озлобленная метель, заметает его следы, «преследующие» его от моста императорской тюрьмы.

Если честно, Саяр (а это был он) сам до конца не верил, что делает это. За всю свою жизнь он не сделал ни одного доброго дела по отношению к чужим ему людям. Ни одного! Если бы кто-нибудь однажды сказал Саяру, что он, рискуя собственной шкурой, попытается вынести из Дэбэра рождённого узницей младенца, страж бы рассмеялся ему в лицо.

Но сейчас Саяру было не до смеха. В руках, словно драгоценную ношу, мужчина нёс мешок, в котором на тряпках, снятых с покойников, мирно посапывал младенец. Это просто чудо, что ребёнок не проснулся и не закричал на проходной! Тогда бы им точно обоим было не жить.

План был прост и безвариантен. Надо было срочно найти повитуху и отдать ей мальца. Пусть пристроит к какой-нибудь новоиспечённой мамаше. Иначе помрёт с голодухи и тогда его - Саяра, пожалуй, единственный добрый поступок в этой жизни, окажется напрасным.

Впрочем, кому он врёт? Решение спасти младенца не было простым добрым поступком. Даже здесь в Катаре испокон веков существует неписанное правило: долги надо отдавать. А он – Саяр и вся его семья в неоплатном долгу перед матерью этого заморыша. Но, похоже, сегодня он сумеет обнулить этот долг, если только малец, конечно, не помрёт от холода и голода прежде, чем он найдёт повитуху.

***

Истошные женские вопли. И психованный голос старой повитухи.

- Тужься, я тебе говорю! Тужься, Акраба! Тужься!

Сугробы уже подмели почти под крышу старой покосившейся хижины, затерянной на самой окраине Катара – закрытого поселения каторжников и военнопленных. Возле очага на грязной кровати в родовых муках корчилась молодая женщина. Возможно, ещё совсем недавно она была красива, но сейчас её лицо наполовину изуродовано страшными ожогами, правая рука и вовсе отрублена по локоть.

Грязная, беременная, невменяемая от боли.

- Ненавижу! Ненавижу этого выродка, - то и дело скулила она. – Дай мне выпить, Кара! Дай мне порошка! Дай хоть что-нибудь! Я не могу больше… А-а-а-а…

Слова, превращающиеся в вой.

Стук в дверь. Громкий и настойчивый заставил повитуху оторваться от роженицы.

- Кого ещё принесла нелёгкая?! – раздосадованная тяжёлыми затяжными родами повитуха распахнула дверь и тут же, охнув, отступила, обнаружив на пороге огромного хмурого стража Дэбэра.

Бородач бросил сумрачный взгляд на извивающуюся в муках роженицу, после чего молча вытащил едва живую от страха повитуху из хижины.

***

Паршивое утро. Паршивая жизнь.