Селия Кайл: В погоне за хвостом

Небеса. Ее мускус взывал к нему, как и представшая взору влажная розоватая плоть. Она была великолепна, влажная и готовая к его распоряжению. Его рот наполнился слюной, и он взял то, что хотел. Он нежно поцеловал внутреннюю поверхность бедра, сопровождая его нежным царапаньем клыков по чувствительной коже, и был удовлетворен при ее отчаянном крике.

- Маркус!

Он улыбнулся против ее кожи и потер щеку вдоль ее внутренней части бедра.

- Я тут.

- Маркус, - умоляла она.

- Скажи мне, что тебе нужно. - Он попал в плен ее взгляда. - Расскажи мне.

- Ты. Только ты.

Она хотела его? Она получит его. Как только он попробует ее.

Что он и сделал; он прошелся языком между ее половых губ, облизывая и дегустируя, глотая доказательство ее возбуждения, и посасывая ее клитор.

Он запомнил каждое подергивание, запечатлел каждую дрожь, торжествовал в каждом нуждающемся хныканье, и он решил повторять их, пока она не закричит его имя. В тот момент, когда она будет балансировать на краю пропасти, он возьмет ее. Возьмет и сделает своей.

Пенелопа хотела быть его. Она хотела, чтобы он взял ее и сделал своей. Затем, когда он стал сосать ее клитор, посылая вкусные импульсы вниз по ее позвоночнику, она решила, что это своего рода тоже хорошо.

Она снова стала тереться об его рот, пытаясь достичь развязки. Она была на грани и в тоже время вне ее. Но иногда прелюдия гораздо лучше самой развязки. Потому что сейчас, прелюдия была действительно, действительно чертовски хорошей.

Затем стало еще лучше, когда его грубые пальцы приблизились к ее лону, и два из них, скользнули глубоко в нее. Он растягивал ее и наполнял, поглаживая своими талантливыми пальцами. Это ощущение приблизило ее к краю, толкая ее к самому обрыву, и она знала, что это не займет много времени прежде чем она полетит в пропасть.

Она извивалась, потираясь об его язык и насаживаясь на его пальцы, пытаясь достичь освобождения. Но ни его прикосновения, и даже не его рот или язык, послали ее в полет.

Это были его глаза. Способом, которым его пристальный взгляд впился в нее, способом, которым он умолял ее, способом, которым он клеймил ее своей, не просто спрашивая — требуя — ее капитуляции. Она была бессильна против его доминирования, неспособна остановить ее львицу от немедленного исполнения приказа ее пары. Он хотел, чтобы она достигла оргазма, и она не смогла остановить его.

Удовольствие, постепенно накапливающееся, достигло апогея, ослепляя ее. Ее лоно сжалось вокруг него, доя его, и она не могла дождаться, когда в ней будет его длинна. Счастье окутало ее с головы до пят, пощипывая ее нервы и посылая по венам радость. Ее тело больше не принадлежало ей, мышцы непрерывно дрожали и сокращались. Ее пальцы ног поджались, и она была неспособна остановить ноги, когда они обернулись вокруг него.

Ее крик оргазма отразился от стен спальни и присоединился к довольному рычанию Маркуса.

Оргазм Пенелопы продолжался, было ощущение, что он никогда не закончится, и если прелюдия была хороша, она просто умрет, когда он, наконец, возьмет, ее.

- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста ... ты мне нужен. - Ее львица ныла и рвалась наружу, умоляя Пенелопу закончить начатое. Обе части ее желали принадлежать ему, и это, наконец, должно случиться. - Сделай меня своей.

С рычанием, Маркус покинул стык ее бедер и оставил ее достаточно надолго, пока срывал с себя одежду, скинув ее кучей на пол. Затем он вернулся, взбираясь по ее телу, ожидание кипело по венам. Его пристальный взгляд остался сосредоточенным на ней, в нем не было ни тени сомнения, когда он приподнялся над ней. Изменяя положение его бедер, так, чтобы головка его члена прижалась к ее лону. Одним резким выпадом он пронзил ее своей длинной, взревев: «Моя!»

Да, да, она была его.

Он растягивал ее, посылая усики боли через кровь, и это закрутилось вокруг удовольствия, все еще пульсирующего в ней. Это жало лишь поощрять ее освобождения, чтобы продолжить, подавляющее удовольствие, пока она не стала задыхаться.

Он слегка подался назад, лаская ее внутренние стенки, а затем снова резко толкнулся вперед.

- Моя.

Она обвила ноги вокруг его бедер, притягивая его ближе.

- Твоя.

Он повторил движение, небольшое отступление и затем резкий выпад.

- Навеки моя.

- Да, - выдохнула она.

Больше у нее не было слов. Она была неспособна отдышаться, неспособна думать, удовольствие и потребности, поглотили ее. Их тела извивались, в старом как мир, танце, встреча бедер, кожа, скользящая по коже и их смешенное дыхание, поскольку его рот парил над ее.