Татия Суботина - Если бы не ты

Ян скривился, громко вздохнул и закатил глаза.

«Три месяца, – эхом прозвучало у него в голове. – Прошло всего-то три месяца. А казалось – вечность».

– Давно, Ди, у тебя начались бабские истерики? – Ян прищурился. – Чего ты добиваешься?

Адиса круто развернулся на каблуках, паркет издал противный скрип.

– Поговори с ними. Узнай, что происходит.

– Сам говори, если тебе надо. Я не психоаналитик для Заблудших! Пусть проходят транзитом, – сказал он, пиная очередную пустую бутылку. – Черт! В этом доме еще осталась выпивка?

– Если бы я мог поговорить, то… – осевшим голосом ответил друг. – Но ты же сам знаешь, что я не могу!

Он знал. Адисе пришлось отказаться от Дара. По его, Яна вине. Он знал насколько неприятно другу вспоминать о своей ущербности. В клане жрецов потеря Дара была хуже смерти. Это словно стать инвалидом, «овощем» и перестать приносить пользу, как себе, так и миру. Ян знал.

Только вот… ему было плевать.

На всех, на мир, на себя. Даже если друг пришел предупредить о том, что вскоре мир полетит в тартарары, Ян не пошевельнет и пальцем ради чьего-либо спасения.

«Хватит, – подумал он, – плащ Бэтмена стал жать в плечах».

– Бывают такие моменты, когда сделав что-то, понимаешь, что вернуться обратно уже нельзя. – Адиса поправил тугой узел галстука, развернулся к окну, сунул руки в карманы брюк.

Ян недовольно передернул плечами, словно пытался стряхнуть след от сказанного.

– Многое возможно исправить. Извиниться перед другом, склеить разбитую вазу, сделать так, чтобы твою ошибку никто не вспомнил… Но ты сам знаешь, Ян, есть моменты, которые делят жизнь на до и после. Они отрезают путь назад. Резко. Раз и навсегда. – Адиса провел пальцем по белому подоконнику.

Солнечный луч скользнул по тусклому паркету, лениво прошелся среди мелких пылинок в воздухе и застыл на толстом циферблате часов. Ян проследил за лучом уставшим взглядом, опустился на корточки, склонил голову.

– Нам остается одно: жить дальше. Понимаешь? – снова оживился Адиса. – То, что произошло, было неизбежным. Хватит себя жалеть.

– Неизбежным, говоришь? – попытался улыбнуться Ян.

Уголки губ дернулись, а лицо обезобразил зверский оскал.

– Ты решил испробовать на мне свои заученные штучки? – руки Яна налились знакомой тяжестью, пальцы самопроизвольно сжались в кулаки. – Хватит меня лечить! Не выйдет!

– То, что ты неизлечим я знаю давно, – вздохнул чернокожий, – но попробовать стоило. Не правда ли?

Адиса коснулся бороды, беззвучно прожевал несколько слов и улыбнулся. Взгляд чернокожего был странным. Он смотрел на Яна, как на маленького мальчика, как на маленького, беспомощного и глупого. Будто сейчас несмышленый малыш вопреки всеобщему «нельзя» постарается сунуть пальцы в розетку.

– Твою мать, Ди! – проскрежетал Ян. – Твою мать!

Он и не заметил, как тяжелая бутылка оказалась в руках, а дальше полетела в сторону друга. Потом вторая, третья. Адиса проворно уворачивался, каждый раз бутылки, не задев цели, разбивались об стену. Водопад осколков струился за спиной чернокожего, к ногам.

Ян остановился только тогда, когда старинные часы жалобно застонали, сбитые им с каминной полки. Они надломились пополам у ног Адисы, а тело Яна заныло от приятной тяжести.

С силой выдохнув, Ян отер выступивший пот со лба и улыбнулся. Только Адисе так легко удавалось взбесить его и остаться невредимым.

– У тебя талант.

– Лечить искалеченные души? – Адиса небрежно стряхнул бисеринки стекла с костюма, одернул пиджак.

– Выводить меня из себя.

– Это не талант, а призвание, – хмыкнул Адиса, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

Ян хотел было усомниться, очередная колкость уже готова была сорваться с языка, как взгляд наткнулся на женский шарф, часть которого небрежно торчала из-под кресла. Ян дернулся, словно только что у него перед носом щелкнули пальцами. В два шага подскочил к креслу и сгреб красную ткань в охапку. Холодная гладкость обожгла кожу. Ян поморщился, будто в руке извивалась мерзкая гадюка, недоверчиво поднес шарф к лицу, втянул воздух.

Сладкие нотки корицы защекотали ноздри.

Ян закрыл глаза, не веря, что даже после прошедших трех месяцев ткань все еще хранила ее запах.

– Что это? – послышался недоверчивый голос друга.

– Прошлое. И сейчас… мне необходимо от него избавиться. – С видимым трудом Яну удалось закончить фразу.

Не слыша собственного тяжелого дыхания, он метнулся к камину и швырнул ткань в огонь с таким отвращением, будто избавлялся от проказы. Пламя зашипело, оживилось жадным танцем, кончик шарфа обуглился, скрутился, почернел, взбугрился.