Аноним Эйта - Опасайся дверных ручек (СИ)

— Здесь что, жила маленькая семилетняя девочка? — Удивилась Юлга.

Варт смутился.

— Комната и правда, очень… розовая… потому что… ну…

— Потому что Яльса любила розовое. — Немного раздраженно перебила Юлга. — Я поняла, я благодарна за ночлег, я не обижусь. Давай еще кое-что проясним. Я провинциалка, а не дура. Я поняла, что Яльса сбежала от твоего мороженого брата-некроманта, а вы не смогли ее найти. Слушай, Варт, я не виновата в том, что на нее похожа. Если ты сможешь втолковать это своему брату… считай, мы в расчете. Я уеду завтра же.

— Панда, давай потом…

— Не-е-ет, сейчас. Я уеду завтра же. Даже если на дворе будет тайфун, ураган, цунами и восстание живых мертвецов одновременно — я уеду. Я устала отзываться на чужое имя. Ты, возможно, привык, но я — нет.

— Не «не смогли». — Резко сказал Варт. — Не захотел.

Юлга покачала головой.

— Это не мои семейные проблемы. Извини. Я не могу щелкнуть пальцами и сделать хорошо, а больше я вообще ничего не могу поделать. — В подтверждение своих слов она все-таки щелкнула пальцами — в перчатках получилось не очень. — Видишь? Я старалась.

— Слушай, Юлга… — Варт сел на обитую розовым табуреточку и жалостливо глянул на нее снизу вверх, — Помоги мне. Мама семь лет не была так счастлива. Она приводила в дом девушек и после Яльсы, вместо Яльсы, но потом сразу о них забывала — она начинала резать овощи для праздничного обеда, а потом смахивала их в суп, который варит на неделю. Я просто не знаю, что делать, если ты уйдешь. Я просто не знаю, что делать. Брат ушел в учебу с головой, полностью, нырнул, похоронил себя в этой учебе, я…

— Это не мое дело, Варт. Я попала сюда случайно. — Терпеливо повторила Юлга.

— Хочешь, заплачу? Ты искала работу? Поработай Яльсой.

— Ты правда думаешь, что я приму за это деньги?

— Тогда что для тебя сделать? Что ты примешь?

Юлга вздохнула как можно глубже, чтобы не сорваться. Сегодняшний день был слишком полон разными событиями и людьми, слишком полон эмоциями.

У себя дома она никогда не сталкивалась с такими ситуациями, избегая всего, что каким либо образом могло ее задеть. Она просто жила от дня к дню, ходила в школу, поле школы гуляла с какими-то подругами, возвращалась домой, к маме, или, когда та уезжала в ведомственную командировку, к тете Ато, смотрела какие-то сериалы, читала какие-то книги, ложилась спать — и цикл замыкался.

Она никогда ни с кем не ссорилась по настоящему, потому что никогда ни к кому кроме мамы и тети не была привязана, даже парня, с которым недавно рассталась, она никогда особо не любила — просто сказала «ладно», приняв кофейные зерна на день Солнца…

И вот она одна, в городе, где у нее нет знакомых и связей; здесь ей некуда идти после школы, да и школа ее не здесь. Тут она столкнулась с большим человеческим горем, огромной гноящейся раной, которую в той или иной мере несла на себе вся семья Варта. А Варт как будто забрал себе всю боль, которую смог выпросить у жадных до этой боли родственничков, и жалел, что не смог отобрать еще больше.

Она категорически не хотела сталкиваться с такими вещами, поэтому уехала из своего города и попыталась поступить в ТГУ, но, видимо, никуда от этого не деться, разве что бежать еще дальше.

Затянувшееся молчание Варт прервал коротким:

— Подумай. Что угодно для тебя сделаю, только помоги. — и вышел из комнаты, мягко притворив дверь.

Этот негромкий звук прозвучал как выстрел.

Юлга медленно, по пальчику, сняла перчатки, аккуратно положила их на стол. Взялась за ручку огромного шкафа. Обычно в таких где-нибудь на верхних полках хранится пижама, которая, конечно, будет кричаще-розовой и в бантиках, и, даже, наверное, в сердечках, но тут не на что жаловаться…

…Она — школьница, у которой в голове события лежат в куче, как лоскутки в бабушкиной корзинке для рукоделия, не желают сложиться в нечто цельное и единое: сегодня она успела признаться в любви парню, сегодня ей сказали, что ей ничего не светит. Она думала, что хуже быть не может, она думала, что ее за что-то наказали Боги. Она сделала огромный крюк по дороге домой, чтобы пройти под мостом и постоять, глядя на то, как течет река. Ну и порыдать, конечно, там все равно никого не бывает в это время дня; не дома же рыдать, если бабушка увидит, будет беспокоиться.

И когда она уже подходила к дому, раздался негромкий скрип, от которого отчаянно заболели уши, и прямо на ее глазах блочная пятиэтажка, в которой она жила с бабушкой, сложилась как карточный домик. Огромные бетонные плиты, мощные — ей показалось, что почти беззвучно, друг на дружку, складывались внутрь, в пыль, в труху…