Анна Пейчева - Романовы forever

Путь на склад преграждали крепкие деревянные ворота. Нужно было их как-то открыть. От Джима толку было ноль. Он сидел в полной прострации, прижимая к мужественной груди пустую бутылку виски, словно беззащитного младенца.

На помощь неожиданно пришел сам торнадо. Ворота устали противостоять ураганному ветру и с грохотом сорвались с петель. Правая створка чиркнула по крыше внедорожника, оставив в ней глубокую прореху, сквозь которую в салон посыпались крошки от солнечных панелей. Попади воротина чуть левее или будь карбоновый кузов «русско-балта» чуть менее прочным – и славная четырехсотлетняя история династии Романовых прервалась бы прямо здесь и сейчас, в далекой Америке, на родине кукурузного виски. Кентукки очень хотел называться «Штатом мятлика», и совал этот невинный мятлик на все свои гербы и печати, но в эту секунду Екатерина невольно вспомнила индейское название штата – «Темная и кровавая территория охоты».

Так или иначе, путь на склад был открыт. Машину шатало и трясло, видимость на площади перед ангарами была не лучше, чем в резервуаре включенного пылесоса, и «русско-балт» дважды чуть не врезался в здоровенный памятник бурбону – громадную каменную бочку, призраком возникавшую перед ними в самый неожиданный момент. После нескольких минут беспорядочной и нервной езды вокруг глупой бочки Екатерина заметила, что в одном из ангаров дверь приоткрыта.

Принцесса кое-как вытащила из автомобиля Джима, который никак не хотел расставаться с пустой бутылкой, и, с трудом удерживая равновесие и стараясь не дышать пылью, затолкала размазню и себя заодно в ангар. Ни одна лампа не горела – какое же электричество во время торнадо! Разве что атмосферное в избытке – молнии проблескивали сквозь щели в дощатых стенах.

В ангаре принцессу ждало гигантское разочарование. Никакого входа в мифический подземный погреб в обозримой перспективе не наблюдалось. Проклятые дубовые бочки с бурбоном хранились не под землей, а на высоченных, до потолка, открытых стеллажах.

Между тем, сам ангар гудел и раскачивался от страшных порывов ветра. Стеллажи ходили ходуном. Бочки скрипели и стонали, как старые лодки во время шторма.

Ба-бах! Первая бочка раскололась об каменный пол. Щепки прямо в глаза – Екатерина еле успела закрыть лицо. Еще одна, еще! Джим орал что-то неразборчивое, мокрый до нитки, но, кажется, целый и невредимый. Сотни, тысячи литров отборного виски падали и взрывались, как авиаснаряды. Ангар заполнился резкими парами спирта. Дышать стало нечем. Пол превратился в одно большое бурбонное озеро, отдающее дубовым дымком и почему-то немного кокосом.

Здание трещало по швам. В ангаре было еще опаснее, чем в «русско-балте».

– Джим! Надо выбираться! – закричала Екатерина по-русски.

– Oh my God, oh my God, oh my God, – зациклило Джима.

Принцесса схватила его за мокрую руку и потащила обратно к двери, стараясь держаться у стены – бочкопад продолжался. Бежать по колено в бурбоне было тяжело и дико. По дороге Джим запнулся, плюхнулся в алкогольное озеро, в очередной раз облив Екатерину, но не растерялся и зачерпнул виски пустой бутылкой, уж сколько смог.

На улице было еще страшнее. Ветер сносил с ног, молнии искрились одна за другой, небеса грохотали и вертелись все быстрее.

– Чур, ты за рулем! – крикнул Джим и ловко, как мартышка, забрался на заднее сиденье «русско-балта».

– Вот горе-то на мою голову! – воскликнула Екатерина. – Ты зачем туда залез? Машина нас не спасет. Посмотри, торнадо уже на подъездной дороге! Мы в ловушке! Нужен план «Б».

– Почему «Б»? – Джим с совершенно ошалевшим видом смотрел на необъятную воронку, величественно возносившуюся над облаками пыли и мусора.

– Потому что «Б» – это «бочка»! – осенило Екатерину. – Вперед, к памятнику! Он слишком тяжелый для торнадо… Я надеюсь.

После короткого, но мучительного блуждания в темно-красном тумане им удалось добраться до каменного монумента. Памятник бурбону представлял из себя бочку, лежащую на боку и, к счастью, пустую. Крышка у бочки откидывалась на петлях – скульптор явно думал об эстетике и облегчении конструкции, но для Екатерины и Джима эта крышка означало ни больше ни меньше – саму жизнь.

Внутри было до тесно до невозможности, душно, пыльно и жарко. Екатерина посочувствовала мамуле князя Гвидона, которая, по информации Пушкина, провела в такой обстановочке как минимум сутки. Только вряд ли от ее новорожденного сыночка так несло алкоголем, как от Джима. Впрочем, и сама Екатерина сейчас представляла из себя влажный бурбонный бисквит, а не прекрасную принцессу. От спиртового компресса кожа горела.