София Веларди - Магия, любовь, Голливуд

– Альберт! – женщина потеряла дар речи, она стояла в замешательстве с открытым ртом и судорожно дышала.

– Послушай меня, Елена, – Альберт подошёл к жене вплотную и пристально посмотрел ей в глаза. – Я люблю тебя, люблю очень сильно, и из-за этого чувства я молчал слишком долго и слишком долго позволял тебе делать всё, что тебе взбредёт в голову. Но с этой минуты ты возьмёшь все свои амбиции и засунешь их… подальше. Ты поняла?!

– Да, Ал, поняла… – Елена была в растерянности, муж никогда так с ней не разговаривал.

– И с этой минуты ты будешь относиться к нашей девочке как к дочери, а не как к своей заводной кукле! Это понятно?! – в голосе Альберта громыхнул металл.

– Да… – Елена не могла поверить в происходящее, она никогда не видела мужа в гневе, он всегда относился к ней с обожанием, и сейчас, словно её мир перевернулся с ног на голову.

– Сейчас приведут Элли, – продолжил Альберт. – Ей плохо, она ещё в шоке. Так постарайся вести себя с сочувствием и заботой, как подобает матери!

– Ал, конечно, – Елена сделала глубокий вдох. – Но ведь правда, всё, что я делала, я делала для неё…

– Не смей… мне… говорить… об этом, – Альберт чуть ли не по слогам произнес эту фразу. – Всё, что ты делала, ты всегда делала для себя. Твоя беда в том, что под прекрасной внешностью у тебя в груди вместо сердца кусок льда! Когда я это понял, было слишком поздно – я уже любил тебя всей душой… И я виноват перед Элли за то, что так много лет позволял тебе портить ей жизнь. Но с этой минуты я это прекращу. Не думай, что это просто слова.

– Хорошо, хорошо, Ал, не волнуйся. Я сделаю всё, как ты скажешь!

– Тогда улыбайся нашей дочери, и не терроризируй её своими претензиями! Ей нужно сочувствие и тепло!

Вот такой разговор состоялся между родителями Элли в холле больницы.

***

Санкт-Петербруг, квартира Данилевских

Умытая и причёсанная, в белых бриджах и лёгком кремовом топе, Элли сидела за столом и пыталась пообедать. Матери дома не было, она ушла поднимать себе настроение в любимый ювелирный бутик. Отец сидел на другом конце стола.

Когда вчера в больнице медсестра привела Элли в холл и усадила в кресло, Альберт чуть не застонал: взгляд дочери был абсолютно пустым, она ничего вокруг не видела и не замечала – и только здоровая рука словно баюкала травмированную, уложенную в гипсовую повязку, руку.

Сейчас ему казалось, что за прошедшую ночь его дочь, и без того стройная, похудела на несколько килограммов. Бледное лицо, прозрачные заплаканные глаза… Гипсовая повязка, казалась неестественно большой на её тонкой, словно ветка ивы, руке.

Нина хлопотала вокруг Элли. У Альберта защемило сердце: Нина постоянно была рядом с его дочерью – няня Нина, а не родная мать.

Елена всегда старательно избегала того, что могло усложнить ей жизнь или нанести хоть малейший ущерб её красоте. А переживания – это именно то, от чего появляются морщины, и портится цвет лица. Так зачем же рисковать и волноваться, когда есть Нина – человек, который сделает это за неё?

– Папа, прости, – тихий голос дочери заставил его вздрогнуть и выйти из задумчивости.

– Элли, детка, ну что ты, – у Альберта перехватило горло: дочь смотрела на него в упор глазами, в которых стояли не пролившиеся слёзы.

– Папа, я всё исправлю, я быстро выздоровею, и обязательно буду играть. Мама будет мной гордиться, и ты тоже…

– Доченька, любимая, мы и так всегда гордились тобой. – Альберт пересел поближе к Элли и аккуратно, чтобы не причинить ей боли, обнял за плечи и прислонился щекой к её макушке. – Для нас главное, чтобы ты была здорова и счастлива. Сейчас очень важно, чтобы ты была спокойна, тогда и выздоровление пойдет быстрее.

Элли на мгновение подняла на него мокрые синие глаза и сразу их опустила.

– Я разочаровала маму, я виновата перед ней…

– Нет, всё хорошо. Мама тебя любит, и очень за тебя переживает. – Альберт покривил душой, он прекрасно знал, что его жена обделена природой, что она не знает, что такое человеческое тепло и сострадание. И также он знал, что Элли это чувствует.

Но сейчас, в переломный момент жизни дочери, который стал точкой отсчета, и от которого зависело то, будет ли Элли счастлива, или сломается, Альберт был готов сдвинуть горы и сплести самую изощрённую ложь ради того, чтобы Элли оправилась от потрясения и продолжила жить.

Ему приходилось видеть, как успешные, благополучные люди, казавшиеся сильными и счастливыми, были не в силах пережить неожиданный удар судьбы, и их затягивало болото депрессии: у каждого была своя причина, своя степень погружения в этот омут, но у всех были пустые глаза и стойкое нежелание жить.