Александра Лисина: Академия высокого искусства. Магиня

Вернее, как наглядно убедился Вэйр, торговлей живым товаром — самым грязным ремеслом, считающимся в Четырех Королевствах даже худшим, чем работа наемных убийц.

Как так вышло, что уже три года Угорь умудрился носить маску добропорядочного купца, знал, наверное, только Всевышний.

— Предупреждаю сразу: сбежать отсюда вам не удастся, — сухо сообщил невольникам Угорь. — За любую попытку сопротивления вы будете немедленно наказаны. Убивать вас, конечно, невыгодно, но не сомневайтесь: существует немало способов, чтобы добиться вашей покорности. Поэтому подумайте, прежде чем поднимать свои головы от весел, и не надейтесь, что у моих людей осталась хоть капля жалости.

Вэйр зло поджал губы.

— Вы — ничто, — ровно повторил Кратт, хищным взглядом пробежавшись по лицам рабов. — Мы идем не на рынок рабов в Нахибе, так что отмывать, лечить и трястись над вами никто не будет. От нас требуется лишь до поры до времени сохранить ваши жизни и кости. Не больше. Поэтому за малейшее ослушание Зег выбьет из вас дух и быстро докажет, что слов на ветер мы не бросаем.

Стоящий рядом с хозяином верзила кровожадно ухмыльнулся. И так выразительно погладил кнутовище, что у многих побледнели лица.

— Разумеется, кто-то из вас все равно попытается, — так же бесстрастно обронил Угорь. — Это объяснимо и вполне предсказуемо. Но хочу вас уверить — мои люди не первый день занимаются своим делом и готовы ко всему.

— Вы не посмеете! — донесся до Вэйра срывающийся от ярости голос с другого конца палубы. Кажется, кто-то из молодых рабов не выдержал. — Меня зовут Нойр Овер ар Делос. Мой отец — наместник в Зирте!

— Да хоть сам король.

— Вы пожалеете!

— Зег, будь так добр…

Вэйр только вздрогнул, когда над его головой ядовитой змеей мелькнул кончик кнута. Потом донесся звонкий щелчок, отвратительный чавкающий звук, закончившийся испуганным вскриком рабов, а затем изувеченный юнец со стоном рухнул на колени, закрывая руками окровавленное лицо.

— Сын наместника, говоришь? — с насмешкой переспросил Кратт, следя за сжавшимся в комок парнишкой, между пальцами которого потекло что-то вязкое. — Привык к роскоши, да? Что ж, пора отвыкать… теперь у тебя только один глаз, мальчик. И рабу такой роскоши вполне хватит.

Вэйр, осторожно покосился на всхлипывающего, дрожащего всем телом юношу и сжал челюсти. Но поделать тут ничего было нельзя: он уже видел, насколько жестоки эти люди и ничуть не сомневался, что парню еще повезло — могли ведь и евнухом сделать, как того мужчину в сарае. А могли изувечить еще сильнее, дабы остальные сразу поняли, что шутить с ними никто не будет, и даже думать не смели о сопротивлении.

Да, надо признать, запугивать они умели хорошо… вон, рабы теперь все, как один, уткнули глаза в землю и старались не смотреть на плачущего от боли и отчаяния мальчишку. Отвернулись, вжали головы в плечи. Некоторые даже пригнулись, чтобы стать как можно более незаметными… и это — самые сильные, здоровые, крепкие, кому повезло не тухнуть в трюме с увечными и больными. Самые выносливые, кто был способен часами управляться с тяжелыми веслами, заставляя корабль подниматься вверх по реке. И те, кто так же, как Вэйр, имели крохотный шанс протянуть немного дольше, чем остальные рабы. Потому что чуть лучше питались, потому что Кратт велел беречь гребцов, потому что пили чуть больше воды, могли не справлять нужду под себя и хотя бы изредка, но попадали под дождь.

Увидев вокруг только сгорбленные, униженно согнувшиеся фигуры, Вэйр с горечью подумал о том, что, видимо, искры Всевышнего в этих людях совсем не осталось. Большинство из них уже не один месяц находятся на судне Угря. Наверняка видели гораздо больше, чем Вэйр за несколько дней рабства. И, кажется, уже потеряли надежду на спасение.

Они погасли. Умерли в душе. Смирились. И именно это, пожалуй, было самым худшим в их положении.

Подавив тяжелый вздох, юноша покосился на второй ряд скамеек, расположенных с другой стороны прохода, и неожиданно перехватил быстрый цепкий взгляд от одного из невольников, сидящего возле противоположного борта. Мужчина был гол, как все остальные, совершенно лыс, почти так же смуглокож, как Зег. На его правом виске запеклась тонкая корочка крови (видимо, схлопотал от кого-то из подручных Кратта?), от которой к уху тянулся еще не заживший шрам. Широкий нос был сломан в двух местах, губы разбиты, но в темных глазах светилась воля, упрямство и неожиданное сочувствие.