Александра Лисина - Восхождение

Она слышала бесконечное множество голосов, звучащих вокруг по отдельности и все вместе. Пыталась разобрать, о чем они говорят, и тогда перед внутренним взором проносились тысячи видений. Того, что было. Что только будет. Что творится вокруг Занда на многие сотни и тысячи лердов. Как размеренно проезжают по дорогам тяжело груженые повозки. Как смеются на облучках возницы. Как проносятся, обгоняя их, торопливые гонцы. Как со смехом бегают в деревнях босоногие дети. Как кричат от безысходности матери, хороня свою последнюю надежду’. Как скатываются скупые слезы по суровым обветренным щекам мужчин, а грубо сколоченные плоты с неподвижными, изрубленными до неузнаваемости телами сходят по морю в свой последний путь...

За это время она побывала зверем. Птицей. Чувствовала серную вонь болот. Когда-то скакала беззаботной лягушкой и жужжала над полной миской жирной зеленой мухой. Она видела себя в теле новорожденного младенца, только что испачкавшего чистую пеленку. Видела седой старухой, старательно пережевывающей жесткое мясное волоконце. Была молодым удальцом, затаскивающим в кусты глупо хихикающую девчонку. Была и заплаканной девчонкой, которую с ревом и гоготом бросали в стог прошлогоднего сена.

Она видела и чувствовала, как рождается жизнь.

Слышала и ощущала, как незаметно подкрадывается смерть.

Она сотни раз умирала и воскресала вновь. А затем жила и умирала снова, чтобы удивленно открыть глаза и понять, что все-таки дышит.

Семь лет... семь долгих лет странное Дерево с сиреневой листвой держало ее у себя в плену. Семь лет оно водило ее по просторам Зандокара, показывая то одну, то другую, то третью его сторону, лечило смертельную рану в груди. И семь бесконечных лет она в забытьи шептала одно единственное, что еще хотела помнить:

- Айра... меня зовут Айра...

Никса внезапно содрогнулась всем телом и со стоном упала на колени.

«Айра! - с невыразимым облегчением вскрикнул господин Борже. - Айра, борись! Ты сильнее! Ты можешь! Борись! Живи, Айра!»

Никса содрогнулась снова.

«Айра, давай! Не сдавайся! Не смей, слышишь меня?! Никогда не смей!»

Она открыла потускневшие глаза и с трудом нашла прыгающего возле самого носа седого волка. Маленький... какой же он маленький... но голос - как настоящий гром. Так и бьется в ушах: тук-тук, тук-тук тук-тук... или же это не он? Кажется, это бьется мое новое сердце?

«Айра!!!»

«Не... надо... - тихо прошептала она, измученно опуская голову на передние лапы. - Не кричите... я слышу...»

«Молодец девочка! - с невыносимым облегчением понизил голос учитель. - Вот так; вот умница... давай еще... возвращайся... ты же можешь... бери его в руки и вели подчиниться...»

«Кер и так... послушен...»

«Все равно: зови его, девочка. Зови, пока он помнит, кто ты и кто он! Викран, да не стой же столбом! Помоги!»

Айра снова вздохнула, вспоминая себя и все то, что было, а потом быстро отыскала на самом дне своего разума уставшего, измученного, истерзанного слишком быстрым слиянием метаморфа. Так же мысленно обняла его, прижала к груди, где неистово баюсь чужое сердце, и тихо заплакала.

Господин Борже незаметно перевел дух, когда никса начала стремительно уменьшаться в размерах. Сперва до крупного оленя, затем — до дрожащей от усталости пантеры, потом, наконец, до ослабшей, серебристого окраса волчицы с окровавленными ноздрями и пустыми глазами, в которых застыла вся боль этого мира.

«Кер...»

Крохотный комочек в ее сознании слабо дернулся, а потом затих, будто отдав ей все силы. А волчица подняла голову к темным небесам, прикрыла слезящиеся глаза и громко, протяжно завыла, пугая вспорхнувших с деревьев птиц и заставляя молодых виаров сконфуженно опустить морды в землю. После чего с трудом поднялась на дрожащих лапах, стряхнула с себя алые брызги, на долгое мгновение задержала взгляд на желтых глазах Викрана дер Соллена, а потом резко отвернулась и, пошатываясь, поковыляла к реке, откуда-то твердо зная, что больше никто не посмеет заступить ей дорогу.

«Айра?» - беспокойно дернулся следом Вожак.

Волчица тихо вздохнула, когда перед глазами все снова поплыло, и без всплеска рухнула в холодную воду...

Господин Лоур никогда не приветствовал в своей обители лишний шум и суету, искренне считая их вредными для здоровья оставленных на его попечение больных. Именно поэтому в лечебном корпусе всегда было очень тихо, пустынно и от этого немного неуютно. Но зато там можно было быть уверенным в том, что никто из посторонних не услышит твоих слов и не увидит выражения лица, с которым ты их произносишь.