Галина Бахмайер: Твоя далекая звезда (Отпуск в тридевятом царстве) [СИ]

— Ведь ваши тела так и не были найдены. Поговаривали, что крестьяне сразу же тайно похоронили вас обоих, чтобы уберечь от поругания. Но этому мало кто поверил.

Настоятель наклонился к нему и понизил голос.

— За леди Олквин король назначил награду втрое большую, чем за тебя, — сообщил он и веско уточнил: — За поимку ее живой.

— Это еще почему? — насторожился Бенвор. Отец Бовейн чуть помедлил.

— Говорят, выживший королевский офицер в начале боя узнал руку сабельника, перебившего осенью половину стражи Сэмплена, — многозначительно уставившись на капитана, произнес он и нетерпеливо поерзал, очевидно, ожидая захватывающих пояснений. У Олквина отлегло от сердца. Он-то предполагал кое-что другое, похуже. Сделав вид, что не замечает, как настоятель пытается поймать его взгляд, Бенвор спросил:

— Святой отец, вы не слышали, что сталось с моим братом?

— Про него, к сожалению, ничего не знаю, — разочаровал его отец Бовейн и доверительно прибавил: — А жену спрячь получше. Может, тебя самого до сих пор не схватили только затем, чтобы ты их к ней привел.

Как всякий раз при упоминании Джелайны, на Бенвора снова нахлынула тоска. Ссутулившись, он прошептал:

— Пусть ищут сколько угодно. Она… Ее больше нет.

Настоятель повздыхал, покачал головой и пробормотал под нос длинную неразборчивую молитву.

— Не убивайся так, сын мой, — попытался он утешить юношу. — Она теперь в другом мире, куда лучшем, чем этот.

Бенвор отвернулся, надеясь, что его унылый смешок сойдет за сдерживаемые рыдания.

— Вы правы, святой отец, — еле слышно выдавил он. — Даже не представляете, как вы правы.

Выдержав приличествующую траурную паузу, отец Бовейн снова принял важный вид.

— Ты ведь пришел сюда не только за новостями, верно?

— Да, — неохотно ответил капитан. После всего услышанного он уже и сам понял, что ему наверняка откажут, но все же попросил: — Я надеялся найти здесь пристанище. Хотя бы на первое время, пока уляжется суета.

Как он и ожидал, настоятель тотчас покачал головой.

— Увы, сын мой, тебе нельзя у нас остаться. Это не постоялый двор, здесь не живут просто так.

— Но Микас-то живет! Я тоже могу переписывать книги, и работать наравне с братией.

— Нет, нет. Микас — старик, а ты… Ну, разве что примешь монашеский постриг, — протянул отец Бовейн. Бенвор растерянно замолк. Такого поворота он не ожидал. Настоятель усмехнулся и выразительно поскреб ногтями аккуратную тонзуру на макушке.

— Если это единственный выход… — нерешительно начал Олквин. — В конце концов, служить Господу — не самый худший удел.

Отец Бовейн хлопнул ладонями по коленям.

— Ты — и служить Господу?! С твоей-то гордыней? Или с тех пор, как ты покинул эти стены, в тебе добавилось смирения? Что-то не похоже.

Бенвор опустил голову. Настоятель вздохнул.

— Я понимаю, каково тебе сейчас. Овдоветь в молодости — это тяжко, но все люди когда-нибудь умирают. Господь посылает тебе испытания…

— Хватит, святой отец, — оборвал его Олквин. — Он все время мне что-нибудь посылает. Я уже начинаю привыкать терять всех близких мне людей.

— Никакого смирения, — задумчиво констатировал настоятель. — Да и будь оно… Что ты можешь принести в дар дому божьему? У тебя ничего нет, никакого имущества.

На это Бенвору было нечего возразить. Монастырь не принимал к себе даром — что воспитанников на обучение, что новых послушников.

— К тому же, — продолжил отец Бовейн, — ты значишься в «черном списке» короля. Если о тебе узнают, нам всем несдобровать. Даже если никто не придет сюда искать — не забывай, твоя голова оценена золотом. Сам я, конечно, буду молчать, но не могу поручиться, что вся братия окажется столь же бескорыстной. Не надо вводить их в искушение.

— Понимаю, — пробормотал капитан. — Простите, святой отец, за причиненное беспокойство.

— Никто не выгоняет тебя в лес на ночь глядя, — тут же спохватился настоятель. — Завтра будет новый день, и Господь обязательно пошлет тебе надежду. Сегодня можешь переночевать здесь. У Микаса хватит места.

Бенвор кивнул. Светиться перед остальными обитателями Кампа ему и правда не стоило.

— Благодарю, святой отец. Не сомневайтесь — на рассвете я покину эти стены.

В крошечной келье горела одинокая свеча, тускло освещая деревянное распятие на стене, узкое ложе в углу и низкий стол, весь заваленный исписанными пергаментами.

— И куда вы теперь пойдете, милорд? — расстроенно спросил писарь.