Александра Лисина: Пламя для дракона

– Гнедыш! – испуганно крикнула я, отчаянно барахтаясь в снегу, однако крик потонул в торжествующем вое ветра. – Гнеды-ы-ыш… вернись!

Но куда там – коня и след простыл. Только виднелась между деревьев пробитая им борозда, да и та исчезала прямо на глазах.

Не желая насмерть замерзнуть всего в получасе езды до дома, я вскочила и что было сил рванула за предателем-конем. Сперва бежала, проваливаясь по колено и тщетно окликая поганца по имени. Затем быстро шла, тревожно озираясь по сторонам и до рези в глазах всматриваясь в бушующую метель. А под конец уже просто брела – медленно, с трудом переставляя одеревеневшие ноги и стараясь не думать о том, что могла просто-напросто заблудиться.

Когда я выбралась на припорошенную снегом опушку, то от радости даже не заметила повисшую в воздухе туманную дымку. А затем протерла слезящиеся глаза и обмерла, увидев полупрозрачное тело, неторопливо расправляющиеся паруса-крылья и… глаза. Те самые – огромные, пронизывающие до самого дна змеиные глаза, которые так часто видела во снах.

Я не трусиха, правда. И призраков вообще-то не боюсь. Да что там, я даже плакала всего два раза в жизни – когда едва не утонула в полынье и когда хоронили маму.

А тут меня буквально парализовало, потому что напротив сидел он! Тот самый дракон, который не давал мне покоя по ночам. Его серебристая чешуя, которой не смела коснуться ни одна витавшая над поляной снежинка, блестела и переливалась, словно усыпанная бриллиантовой крошкой. Усеянный шипами хвост нервно подрагивал. Из приоткрытой пасти сплошным потоком изливался настоящий смерч из колючих снежинок, раскручивался в полноценную вьюгу и обрушивался на притихший лес той самой бурей, сквозь которую я так долго пробиралась.

Наверное, я просто уснула, замерзнув под каким-то кустом, и дракон – мое предсмертное видение. Или же просто от холода мой разум помутился, как у мамы. Помню, во сне она часто кричала – наверное, и ее когда-то мучили кошмары.

– Ты… – прошептала я, когда тяжелый взгляд пригвоздил меня к месту. – Что тебе нужно? Зачем ты меня преследуешь?!

Вместо ответа дракон распахнул кошмарную пасть, и я с ужасом поняла, что снова куда-то падаю. Стремительно, неумолимо, не имея ни малейшей возможности вырваться. От остро нахлынувшей боли в груди у меня перехватило дыхание. В глазах потемнело, все тело сковало ледяными тисками. А потом я все-таки умерла, наверное… и медленно завалилась навзничь, с головой провалившись в беззвездный колодец, у которого не было дна.

Мне снова было холодно. Настолько, что пришлось свернуться калачиком, подтянуть повыше одеяло и завернуться в него, как гусеница в кокон. Правда, это не особо помогло – ощущение, что одеяло рваное и сквозь дыры постоянно поддувает, упорно не проходило. Хотелось накинуть сверху что-нибудь тяжелое, теплое, как связанное из овечьей шерсти покрывало, которым меня в детстве укрывала мама.

– Печку бы растопить, арре, – пробормотала я, услышав тихий скрип двери. Наставница всегда вставала ни свет ни заря, чтобы согреть дом и проведать скотину. Надеюсь, сегодня она сжалится и не погонит меня на мороз? А то ведь обрадую ее – околею, не дойдя до сеней.

– Зачем вам печка, арре? – удивленно сказал чей-то незнакомый голос. – Тут и так нечем дышать!

Арре? Это ко мне, что ли, обращаются?

А потом до меня дошло – голос был не просто незнакомым! Он оказался мужским! И этот факт был настолько ошеломляющим, что я резко села, во все глаза уставившись на наглеца, посмевшего без спроса вторгнуться в дом приозерской ведуньи.

Наглецом оказался совсем еще молодой человек с правильными чертами лица, приятной улыбкой и внимательным взглядом человека, привыкшего с ходу определять настроение собеседника. У моей наставницы тоже был такой взгляд – умный, цепкий, внимательный. Но чтоб у парня, на пару лет младше меня… хотя, может, он просто выглядит молодо?

А потом мне стало не до разглядывания незнакомца – я только сейчас обнаружила, что нахожусь в чужом доме. Очень светлом (вон как солнце бьет в окна!), с высокими белыми потолками, которых никогда не знала наша старая хижина, и такими же белыми стенами, чья идеальная чистота прямо-таки резала глаз.

Единственным предметом мебели в комнате оказалась кровать. Не хлипкий скрипучий топчан, как у нас в хижине, а настоящая кровать – с нормальным матрацем, подушкой и атласным одеялом, от прикосновения которого по коже то и дело пробегал неприятный холодок.