Нидейла Нэльте: Раб. Книга 1. Чужая боль

– Слушай, а бывает, что вольные влюбляются в рабов или рабынь?

Она смотрит на меня таким ошарашенным взглядом, будто я сболтнула несусветную чушь.

– Влюбиться в раба? – тянет его за волосы, задирая голову и по-хозяйски целуя в губы, замечаю, как вторая рука поглаживает странный пульт на поясе. – Такое только жительница Амадеуса могла сказать. Повернись-ка… – тянет парня за ошейник, он становится на колени, повернувшись к ней лицом, Олинка ещё раз целует его:

– Ты меня любишь, Дэн?

– Конечно, госпожа, – отзывается тот.

– Не верю, – капризно произносит Олинка, стремительно теряя мою симпатию.

– Несравненная обожаемая госпожа, я люблю вас больше всех на свете, доставлять вам удовольствие – смысл моей жизни…

– О, как, – смеётся Олинка, демонстративно подмигивая. Наталкивается на укоризненный взгляд Корнеля, лицо делается недовольным.

– Сядь уже, – сообщает рабу, и когда он снова устраивается у её ног, так проводит рукой в драгоценных кольцах по его шее, что мне становится не по себе. Будто сейчас перережет.

Что за глупости, мы же взрослые цивилизованные люди. Я знаю, что к рабам тут относятся как к вещам, ну что поделаешь, статус у них такой, исторически сложившийся. Но ведь это не значит, что они им тут глотки перерезают почём зря?

Антер

Наказан. Колотит дрожь. В небольшом голом каменном помещении больше никого – сегодня «повезло» только мне. Через час-два ей надоест, вылечит мою спину и снова вызовет. Как же меня от неё тошнит.

На этот раз она про меня не забывает. Изредка балуется кнопками, передающими через пульт сигналы боли в мой чип, так что через час я уже взмокший, дрожащий и согласный на что угодно, лишь бы прекратить пытку.

Как и сотни раз до того. Клянусь себе больше не перечить… И мечтаю о том, что получится сбежать.

Но это всё же Тарин. Тогда хотя бы умереть.

Выхожу из медкабины. Точнее, вылезаю – она ждёт, и не приведите боги при ней подняться на ноги. Я не поднимаюсь, только не нужно больше боли, пожалуйста… Лучше уж обратно на астероид! Там было во сто крат тяжелее, но надсмотрщики плетями били изредка, чтобы подстегнуть, да не лишить работоспособности. А страшные кнопки – только в случае побега. И дёрнул же меня демон попытаться сбежать на почтовике. И ведь почти сбежал, почти вышел из радиуса действия пульта. Почти не поймали, усмехаюсь горько. Если бы знал, куда потом попаду, лучше бы и не дёргался.

Амира подходит, тошнотворный запах её духов и каких-то втираний, её тела, отвратительная, въевшаяся навсегда вонь, чёрт, кажется, сейчас меня стошнит… Видеть не могу её ноги.

Позывы почти невыносимы, может, специально с утра в еду подсунула чего? А что, хорошее развлечение. Хотя, наверное, тогда поостереглась бы подходить сама.

Судорожно дёргаюсь, отворачиваюсь, желудок поджимается к горлу и меня выворачивает прямо на ковёр. Амира с визгом отскакивает, лупит меня забрызганными ногами:

– Ты что себе позволяешь, раб?!

– Простите, госпожа, наверное, съел что-то не то…

– Ты хочешь сказать, что я плохо вас кормлю?!

– Что вы, госпожа, вы лучшая хозяйка из всех, что у меня были… – кажется, лицо сводит судорогой, тварь ты, лучшая. К зубам снова приливает, сцепив их пытаюсь ещё что-то добавить.

– Чего мямлишь? – сердито. – Убрал за собой и марш обратно в кабину! Вылезешь – я с тобой разберусь.

Запускаю уборщика, с этой станется спохватиться и заставить меня убирать руками, но она отвлеклась на новенького, что-то ему внушает. Кажись, идут отмывать её ноженьки. Голова кружится, ничего не соображаю, снова лезу в кабину.

Когда вылезаю обратно – уже не тошнит, но хочется упасть. Кабина сообщает, что мне необходим какой-то препарат, которые закончились, требуется дозаправка, но хозяйка не собирается изводить их на меня, считает, обойдусь. Стараюсь не шататься, она сидит в кресле, новый массирует её ноги. Хозяйка кривится на моё приближение:

– Ну, покажи мне, на что ты сейчас способен…

А на что я, по-твоему, могу быть способен?!

– Что-то в последнее время на тебя слишком много таблеток уходит, – заявляет, – дорого обходишься.

Стою на коленях, соглашаюсь, извиняюсь, говорю такое, о чём вспоминать потом тошно, с отвращением думаю о таблетке, которая заливает сознание, вызывает тошнотворное, постылое возбуждение, после чего приходится приближаться к этому жирному дряблому телу, и никуда не деться от вони, и невозможно отмыться… А потом лежишь на своём матрасе, молча скулишь, закусывая угол подушки, ненавидишь себя и презираешь, и не чувствуешь ни мужчиной, ни просто человеком – вещью, бесправным рабом, который нужен единственно для того, чтобы исполнять любые прихоти хозяев, и со стыдом понимаешь, что будешь их исполнять, потому что одного нажатия на кнопку достаточно, чтобы забыть о том, что такое гордость, достоинство, свои желания…