Шарлотта Янг - Оборотень

Люси, хотя, может быть, и не верила всему этому, спешила ей рассказать, что, когда ее кузен, Седли Арчфильд, возвращался в сумерках домой после неудачной погони, этот бесенок вскочил к нему на плечи с входных ворот, обхватил его за шею своими ногами и крепко держался, несмотря на щипки и попытки сбросить его на землю; когда же Седли пробовал прижать его к стене, то он стал его душить и дергать за волосы. Только у ворот коллегии, где должна была явиться подмога товарищей, Седли освободился от него и услышал в темноте около себя, на верхушке ближайшей стены его торжествующее: «Го! го! го!» Все это только усилило между детьми веру в рассказ о подмене ребенка, тем более что в то время детский мир был еще более нашего замкнут от старших.

Оборотень или нет, – но только не подлежало сомнению, что Перегрин Окшот был наказанием всех живущих за соборной оградой [8] Так называлось обнесенное стеною пространство около собора, где были дома духовенства, причта и проч. ; так как его отец, бывший офицер парламентской армии, нанял здесь квартиру на зиму, ввиду лечения своей больной жены, страдавшей какой-то осложненной болезнью. Его усадьба, Оквуд, находилась в расстоянии пяти миль от дома д-ра Вудфорда, в его Порчестерском приходе; и так как эти два семейства были деревенскими соседями, то м-рис Вудфорд решила сделать неизбежный визит во время их пребывания в Винчестере. В то время как она постучалась в дверь дома, она заметила какое-то странное, почти с нечеловеческим выражением лицо, поглядывавшее на нее из верхнего окна. Ей представился тот же стоячий вихор темных волос, разбегающиеся в стороны глаза, злобная улыбка искривленного рта, бледное странного вида лицо, делавшее ей страшные гримасы, так что она почувствовала невольное облегчение, когда вошла в дом.

М-рис Окшот сидела в большом кресле у пылающего камина в обшитой деревом комнате, ширма закрывала окно. Около нее стояла самопрялка, но было видно с первого взгляда, что ее слабые пальцы не могли прикоснуться к ней. Она наклонила голову в черном бархатном капоре, извиняясь перед гостьей, что, вследствие ревматических болей, не могла встать с своего места. Очевидно, она когда-то была хорошенькой девушкой, невинной и кроткой; теперь в ее измученном страданиями лице было что-то болезненно детское, жалобное, и оно поражало отсутствием мысли. Вначале на нем промелькнуло даже выражение испуга. Может быть, она ожидала, что ее гостья пришла с жалобой на ее несчастного сына; но когда мистрис Вулфорд заговорила в веселом тоне о том, что они были деревенскими соседями, она, видимо, почувствовала облегчение и стала рассказывать жалобным голосом своих болезнях и разных предлагаемых против них средствах, начиная с лесных мошек, скатанных в пилюли, и сала из-под церковных колоколов и кончая драгоценными камнями и алмазной пылью, так как, по ее словам, майор Окшот не остановится для ее излечения ни перед какими издержками. Он даже достал для нее фунт новой китайской травы королевы, и препротивная это была настойка, особенно приготовленная на молоке; но ей говорили, что у леди Чарнок ее готовили иначе. Она совсем оживилась, когда мистрис Вудфорд предложила ей показать новый способ.

В это время в комнату вошел сам хозяин, и разговор переменился. Это был высокий смуглый мужчина серьезного вида, одетый просто, но хорошо, и он сразу вежливым тоном дал почувствовать, что посещения его жены были не особенно желательны. Он сказал, что здоровье не позволяет ей выезжать и что его бедный дом представляет собою мало привлекательного для дамы, привыкшей к придворной жизни. М-рис Окшот как-то ушла в себя и сразу сделалась застенчива и молчалива, и м-рис Вудфорд почувствовала, что пора уходить, простилась с хозяйкой и вышла из дома, вежливо сопровождаемая до дверей не совсем радушным хозяином.

Она едва сделала несколько шагов, когда почувствовала на щеке удар водяной струи, направленной в нее сбоку из спринцовки; это было так неожиданно, что она даже испустила легкий крик, услышанный майором, который поспешно вышел к ней с восклицанием:

– Сударыня, я надеюсь, что вы не ушиблены!

– О, нет, сэр! Это пустяки… не камень… только вода! – сказала она, обтирая носовым платком свою щеку.

– Я страшно огорчен и стыжусь злобных выходок моего несчастного сына; но он дорого поплатится за это.

– Оставьте его, сэр. Прошу вас! Это только детская шалость.

Он более не слушал и прежде чем она успела сделать несколько шагов, он уже нагнал ее, волоча за собою упиравшегося мальчишку.