Марина Светлая - Змееносец

Его Величество озадаченно посмотрел на Маглора Форжерона. И обратился к Мари:

- Ты что-нибудь понимаешь? Ты все же знаешь его лучше, чем я…

Мари поморгала. А потом улыбнулась.

- Ну… В прошлом году у него диагностировали атеросклероз, - произнесла она медленно, - а современную медицину он не признает…

Мишель коротко кивнул. Слова Мари ничего ему не объяснили. И снова взглянул на Великого магистра.

- Мессир, так чего же вы хотите?

- Покончить с местью, дорогой племянник! – торжественно объявил Маглор Форжерон и ткнул пальцем на ожерелье. – Змея вернулась к ее владельцу. Мари вернулась домой. А ты достойнее твоего богомерзкого батюшки. Петрунель всем нам оказал услугу.

В этот момент за окном сверкнула молния, и страшным грохотом разнесся гром. В ноябре. Накануне зимы. Когда снег стелился по земле мягким белоснежным ковром.

- Ну, это уж слишком, любезный племянник! – объявил в Безвременье Маглор Форжерон. – Я намерен передать трон и титул Великого магистра королю Мишелю, так что даже не трепыхайся!

Равнодушно глянув на молнию за окном, Его Величество повернулся к старику и сказал:

- Великий магистр! Мне ни к чему ни ваш трон, ни ваш титул. Мне достаточно того, что передал мне мой отец, каким бы он ни был. Теперь у меня есть все, чего бы мне желалось, - он с нежностью взглянул на Мари, - и больше я ни в чем не нуждаюсь. Отпустите нас из своего Межвременья и оставьте, наконец, в покое.

- Я прибуду к вам на Рождество. К тому времени, надеюсь, вы найдете в себе силы простить меня, - спокойно заявил Великий магистр.

- Я велю приготовить для вас гостевые покои.

- Покои герцогини Катрин мне подойдут! – объявил Маглор Форжерон и развеялся в воздухе, а из коридоров послышался шум снующих туда-сюда слуг.

- Кто такая герцогиня Катрин? – тихо спросила Мари, вглядываясь в пространство, в котором исчез ее крестный.

- Хозяйка соседнего замка. У нее та самая кухарка, которая делает лучшие сыры в округе.

- Ааа, - ответила Мари и поморгала. О том, почему покои соседки были в замке у короля Мишеля, она решила не спрашивать. В конце концов, у дядюшки был атеросклероз. – И что мы будем теперь делать?

- Венчаться! – провозгласил Мишель и крепко поцеловал невесту в губы.

До,вместо и после эпилога

Декабрь 1185 года, Трезмонское королевство, Конфьян

Слова… Как много значения он придает словам. Таким уж уродился. Пусть нелепым, с горячим нравом и глупым сердцем. Пусть он никогда не оправдывал чужих надежд. Но был верен себе. И своей любви. И продолжал ждать слов, пусть никому не нужных.

Маркиза Катрин в зеленом плаще, подбитом лисой, пристегнутом драгоценной брошью – фамильным украшением рода де Конфьян, прогуливалась по саду, полному снега, а он, молодой маркиз, замирал у окна, глядя на нее сквозь стекло.

Не выдержал. Накинул плащ на плечи и помчался вниз, дорогой думая, доколе ей станет сил скрывать от него правду. Эта правда, невысказанная, молчаливая, немым и глухим камнем легла меж ними. И он боялся того, что она снова могла придумать себе. А ведь он знал о ней все, знал ее всю – во всей изменчивости и совершенстве тела, дыхания, мысли, чувства. И это было прекрасно. Тайна ее была прекрасна. Так отчего же она молчит? Быть может… Быть может, и сама еще не знает? Не догадалась?

Он догнал ее у старой липы, посаженной когда-то давно еще его дедом, который, говорят, был известным на весь маркизат музыкантом. Схватил за плечи и увлек за собой в тень, откуда никто не смог бы увидеть их из окон замка. Жадный поцелуй и глаза в глаза:

- Вы долго гуляете – должно быть, уже замерзли?

- Долго? Я не заметила, - улыбнулась Катрин. – И вовсе не холодно. Здесь, наверное, красиво летом?

Она отвернулась, рассматривая сад и представляя, как он может наполниться детским гомоном. Уже совсем скоро. А она до сих пор так и не сказала своему супругу о ребенке. Эта тайна терзала ее. Что мешало ей рассказать, и сама не знала. Ее мучило то, что она скрывает правду так же, как и Серж когда-то. Но не меньше ее тревожило опасение, что он может не принять эту правду. И день за днем откладывала их разговор.

- Не помню. Меня увезли отсюда совсем ребенком. Наверное, этот сад почти не слышал детского смеха. Ни эти липы, ни эти вязы…

Катрин вздрогнула и взволнованно сказала:

- Обещайте мне, что ни одного из наших детей никогда не увезут отсюда!

- Только если они сами того не захотят, - ответил Серж, притянув ее к себе и прижав ее голову к своему плечу. Мучительная нежность, как всегда, когда она была рядом, пронзила его душу. Нежность удвоенная – ведь в ней самой теперь билось два сердца.