Анна Замосковная - Волчица лунного князя

Плечо отзывается чередой вспышек боли. Стиснув зубы, пытаюсь дышать. Слёзы застилают всё. Луна размывается, но вдруг её перекрывает тень.

— Успокойся, — приказывает мужчина. — Ты дома. В безопасности.

Дёргаюсь, звякают наручники. В безопасности, ага! Хохот колючими волнами вырывается из груди. Пытаюсь его сдержать, но куда там — смеюсь и плачу.

Матрац проминается под чужим телом. На меня надвигается огромная тень. Большие тёплые пальцы утирают слёзы. От страха те пересыхают, и, моргнув, я вижу прямо перед собой мерцающие жёлтые глаза зверя на резком человеческом лице. И пахнет мужчина тоже как-то по-звериному. Не противно, но опасно.

— Так-то лучше, — говорит тот, которого я недавно пырнула ножом. — Осталось сделать один шаг — принять метку, и тогда никто не посмеет тебя обидеть.

Секунду обдумываю, вторую, третью, но не понимаю. Зато осознаю, что как минимум торс у этого громилы обнажён. Он отклоняет голову в сторону и практически тыкается плечом мне в губы, требует:

— Кусай.

Его голая кожа натягивается на напряжённых мышцах, источает хищный запах. От страха меня начинает колотить, зубы постукивают:

— А не пошёл бы ты, извращенец, далёким лесом? Ты хоть знаешь, сколько заболеваний передаётся через кровь? Откуда я знаю, чем ты болеешь?

— Я здоров! — взвивается мужчина.

И да, он вообще весь голый. Извращенец!

И что мне делать? Что?

Не была бы привязана, треснула бы его в пах, но это слишком рискованно: а ну как убьёт со злости?

Что делать? Что делать?

Извращенец снова надвигается на меня, сверкает жёлтыми глазами:

— Кусать будешь?

— Нет.

Логично сначала усыпить бдительность, а потом внезапно бить. Разум требует поступать так, но все эмоции протестуют, внутри всё горит от гнева: как он посмел меня похитить и связать? Я не игрушка! Нога невольно дёргается от желания ударить, я с трудом сдерживаюсь.

— Упрямая малышка, — ухмыляется извращенец и тянет одеяло.

Тёплая ткань сползает с меня, воздух холодит кожу. Гадко валяться голой и беспомощной перед незнакомым мудаком, даже если он симпатичный.

— Придётся тебя усмирить самым древним способом, — ухмылка становится шире, он смотрит на мою грудь со сжавшимися от холода сосками и рывком срывает одеяло.

Поджимаю ноги, пытаясь хоть ими прикрыться. Бросаю короткий взгляд на пах похитителя: у него стоит.

Нет, больше не могу. Со всей дури пинаю его по торчавшему достоинству.

Пискнув, мужик хватается за своё сокровище, шумно втягивает воздух и даже вроде слегка краснеет, но не валится со слезами на глазах, не корчится от боли.

— Малышка, в звериной форме я бегаю по сухостою и ссу на колючки, у меня яйца не такие нежные, как у людей.

Как мне не нравится это «у людей», просто режет, оправдывая самые страшные страхи, в которых я признаться себе боюсь.

Мда… а нос у него тоже не нежный? Со всей силы лягаю его в лицо. Пяткой чувствую, как надламывается хрящ. Похититель отлетает в изножье, разбрызгивая по простыне кровь. Не удержавшись на краю, валится назад и звонко ударяется о низкий подоконник затылком.

Стонет.

Рефлекторно дёргаясь, я тяжело дышу. Наручники позвякивают, и похититель опять стонет, взмахивает рукой.

Ну точно меня убьёт, надо сматываться. От ужаса неожиданно ловко переваливаюсь через кованое изголовье кровати, тяну наручники. Изголовье стоит в тени, не разглядеть, оно сваренное целиком или скрученное. Хотя у меня нет отвёртки, чтобы его открутить, да и руки теперь перекрещены из-за наручников.

Оглядываюсь на дверь. Интересно, кровать боком пройдёт? Надо попробовать. Ухватив верхнюю перекладину изголовья, тяну за собой кровать. Тяжеленная! Мышцы ноют от напряжения.

И тут похититель начинает вставать. Его перекошенное лицо залито кровью, глаза горят так, что, кажется, источают фосфорное свечение.

Мне конец.

Упираюсь в перекладину изголовья, упираюсь ногами в холодный деревянный пол и толкаю, толкаю, толкаю кровать на желтоглазого. Она проскальзывает по гладким доскам и железной рамой основы впечатывается в пах мужика, притискивая его к стене.

Мужик воет, а я давлю. Он пытается просунуть руки под раму, чтобы оттолкнуть, но расстояние между ней и стеной слишком маленькое для его лапищ, они то и дело проскальзывают по простыне и матрацу, вспарывая ткань выросшими когтями.

— Мамаа! Ааа! — ору в ужасе и начинаю всем телом биться об изголовье, чтобы задавить чудовище.

И он орёт. Его руки искажаются, покрываются шерстью, лысеют и снова обрастают шерстью, лицо вытягивается и сплющивается. Моё плечо окатывает раскалённым жаром. Но я изо всех сил долблю кровать.