Мария Сакрытина: Проклятая

Я не знала предел своих возможностей и была очень молода. Я часто думала тогда, хватит ли у меня сил, чтобы уничтожить всех людей в мире, если они меня обидят. Мне нравилось думать, что хватит.

Тем временем меня везли в столицу. Очень вежливо и очень заботливо. Старались исполнять все мои желания, порой, даже не высказанные — так что путешествовала я с большим комфортом.

Солдаты хотели жить. Я очень чётко это понимала.

В столице первым делом меня отправили в монастырь. Это ещё столицей как таковой не было — так, пригород. Но угрюмые монахи должны были принять у меня исповедь, провести ритуал очищения и сменить браслеты. Наверное, чтобы я ненароком не убила папу.

Ну не смешно?

Идея исповеди от меня ускользнула — как и ритуал очищения. Залезть в купель, окунуться… Нет, я залезла. Раз так надо. Что мне, сложно? Я старалась не спорить, если это не противоречило моим интересам. А с монахами вообще лучше не спорить. Монахов лучше убивать, это я уже хорошо усвоила. Но зачем, если пока они мне не мешают? Вот если бы меня решили отправить в монастырь навсегда…

И я покорно позволила поменять браслеты на якобы более сильные (они же и более тяжёлые и вообще напоминавшие кандалы. Ну ладно, пусть…).

И только после этого — то есть на следующий день, когда я отдохнула, «очистилась» и «обраслетилась» меня, наряженную, как монашку, повезли к отцу.

С супругой, моей мачехой, у короля в то время случилась размолвка. Королева была в очередной раз беременна (но так и не подарила пока наследника, и все с напряжением ждали очередного выкидыша) и не склонна принимать мужа на супружеском ложе. Говорят, она больше была склонна кушать сладкое в огромных количествах — и перепелиные яйца. Сладкое я тоже уважала, что до яиц — у всех свои вкусы. Ну а отец, не выдержав то ли капризную беременную женщину, то ли перепелиные яйца, отправил супругу в летний дворец на озёрах — отдохнуть и поправить здоровье. Но очень скоро заскучал и вдруг вспомнил про меня. А если не говорить о сентиментальных чувствах отца, то у нас намечалась очередная война и меня просто хотели выдать замуж за наследного принца этой… чёрт, всё время забываю название страны. В общем, какого-то наследного принца. Думаю, отец хотел убедиться, что я хотя бы на церемонии помолвки буду вести себя соответствующе. А то слухи, говорят, из Утёса доходили, прямо скажем, леденящие кровь…

Отец оказался усталым мужчиной лет сорока, с забавной бородкой клинышком и тёмными, почти чёрными глазами. Ещё у него вились волосы и усы щекотали, когда он меня обнял.

Да, он меня обнял и даже поцеловал в щёку. Кажется, это тоже было частью взрослой игры. Мне, например, полагалось делать реверансы и улыбаться, пока губы не устанут.

Но что меня действительно удивило, что немного выделило отца из сонма остальных чужаков — взгляд. Тоскливый, алчный и неожиданно добрый — таким был взгляд отца, когда он впервые на меня посмотрел. Когда я вышла из толпы придворных и склонилась в реверансе, почти сев на пол у ножек его трона.

— Ты так похожа на мать. Господи, как ты похожа на мать! — шептал отец, обнимая меня — хриплым от слёз голосом. — Алисия!

Я улыбалась. Слово «мать» для меня не значило ничего. Я её не знала, как не знала и отца. Так что я всего лишь играла по непонятным правилам — и ждала то же от него.

Отец официально «принял» меня при дворе, выделил мне шикарные апартаменты во дворце, толпу слуг и фрейлин. О возвращении в Утёс и речи не шло.

Мой статус круто поменялся с «чудовища», до «несчастной проклятой принцессы». «Бедная девочка, — шептались служанки. — Сколько она натерпелась! А ведь такая красавица».

И всё из-за моего внешнего вида.

Отец не отрывал от меня глаз, как пылкий влюблённый. Мы даже провели несколько вечеров вместе — он… как это… «придавался ностальгии». А на деле — забрасывал меня обрывочными историями про маму, которые были мне совершенно не интересны. Но я слушала, вежливо улыбалась и пыталась быть очаровательной. Потому что таковы правила. Я только позже поняла, что расположение короля равно комфортному жилью и куче денег. Забавно.

Король даже пытался обо мне по-своему заботиться. Но я помнила — о, я очень хорошо помнила, чей приказ забрал у меня Макса. А, значит, может забрать и все эти красивые одежды, и тёплые комнаты, и предупредительных слуг. Отец оставался для меня таким же чужаком, как и прочие. Разве что чуть более опасным. Так что я старалась быть осторожной и сохранять его расположение, как только можно. Я могла быть очень милой — если хотела.