Марина Эльденберт - Цепи его души

— Папа, — повторила, с трудом сдерживая слезы. Перевела взгляд на леди Ребекку, которая растерянно смотрела на меня, и добавила: — Мама… он здесь.

— Кто? — переспросила она еще более растерянно.

Вместо ответа я подхватила ее ладонь, позволяя тающей дымке коснуться ее руки. У призрака отца не было ни формы, ни сознания, но он тянулся к нам в попытке отогреть даже сейчас.

Леди Ребекка вздрогнула, когда прохладный порыв скользнул по ладони.

Вздрогнула, а потом замерла и потянулась к нему второй рукой.

На грани все краски съедены, но для меня мир вдруг взорвался ослепительным буйством цвета. Я видела, как мама касается ладонями призрачных ладоней отца, как вместо неясной дымки проступает его полупрозрачный образ, как ветер подхватывает рыжие волосы, и как они неуверенно улыбаются друг другу, а рядом стоит маленькая девочка и держит бабочку на раскрытой ладони.

Этой девочкой сейчас была я сама.

Пусть все это пронеслось только в моем сознании, пусть было всего лишь игрой моего воображения, но я стояла и улыбалась. До той поры, пока краски не померкли снова, а тонкая призрачная вуаль не растаяла над полем, подхваченная и унесенная ветром.

— Это правда? — прошептала леди Ребекка. — Он был здесь?

— Правда.

Теперь краски возвращались в мой мир постепенно, возможно, в последний раз расцвечивая для меня грань.

Глубоко вздохнув, я указала в сторону экипажа.

— Вернемся?

В глазах леди Ребекки мелькнуло сомнение.

— Не думаю, что…

— Эрик хочет с тобой познакомиться, — сказала я. — И я думаю, что это правильно, потому что когда ты приедешь к внуку, желательно, чтобы ты была знакома с его отцом.

Я протянула ей раскрытую ладонь, но леди Ребекка покачала головой.

— Лучше так. Тебе сейчас тяжело ходить, — она подставила мне руку, предлагая на нее опереться.

И я оперлась.

Медленно, сквозь расступившиеся цветы, мы вышли обратно на дорогу и вернулись к экипажу. По мере того, как мы приближались к Эрику, напряжение леди Ребекки возрастало, я чувствовала это не только по каменной руке, но и по эмоциям, текущим от нее ко мне.

— Леди Ребекка, — тон Эрика был светски-учтивым, особенно когда он поднес ее пальцы к губам.

— Ваша светлость.

От меня не укрылось, что он назвал ее девичьим именем, и она не поправила. Похоже, развод с виконтом — дело решенное и всего лишь вопрос времени.

— Хочу, чтобы вы знали, что стреляла я именно в вас, — взгляд ее сверкнул, а рука под моей напряглась еще сильнее.

— Я это прекрасно знаю, ра́вно как и то, что вы не представляли, как действует долговая метка. Иначе бы мы с вами сейчас не разговаривали, — Эрик отпустил ее пальцы и протянул руку мне. — Я действительно думал, что вы хотели убить Шарлотту, но я привык думать о людях гораздо хуже, чем они есть. Ваша дочь научила меня совершенно иному.

Он обнял меня и привлек к себе.

— Так или иначе, если бы не ваше письмо, я бы ни за что не подпустил ее к вам.

Леди Ребекка немного расслабилась, но я все еще чувствовала настороженность в каждом ее вздохе.

— Рад, что мы наконец-то познакомились, — продолжил Эрик. — Мы с супругой будем рады вам в любое время, и двери нашего дома всегда будут для вас открыты.

Настороженность растаяла, на смену ей пришло спокойствие. Глубокое спокойствие и уверенность, которая отразилась в ее улыбке и словах:

— Я тоже очень этому рада.

— А я скоро стану тетей! — с гордостью заявила Миралинда, обнимая меня ну очень осторожно и заглядывая в глаза.

— Уже совсем скоро, — подтвердила я, обнимая сестренку в ответ.

О том, что леди Ребекка пересекла границу Вэлеи вместе с ней, и пропала тоже вместе с ней, мне не сказали, чтобы не волновать. Оказывается, маме пришлось буквально выкупить Миралинду у виконта Фейбера: то есть отдать большую часть наследства за то, чтобы тот отказался от дочери и позволил ее увезти. Бывший муж не мелочился и не отобрал у мамы все исключительно потому, что сам не представлял размеры ее наследства (дед был страшным скрягой и даже когда давал за нее приданное, весьма поскупился, ссылаясь на неважное положение дел). В итоге у мамы остались деньги только чтобы восстановить дом и на первое время после, именно поэтому она нанялась на работу в той деревушке.

Когда я узнала об этом (узнала, надо сказать, весьма специфически: в тот самый знаковый день примирения, когда Миралинда просто подбежала к нам), разозлилась так, как никогда раньше. Кажется, впервые в жизни я накричала сначала на Эрика (видите ли, он считал, что об этом леди Ребекка должна рассказать сама), потом на нее (она считала, что Эрик мне уже рассказал), а потом заявила, что если они не поедут с нами, я останусь жить в этом поле. То, что настрой у меня серьезный, Эрик понял, когда я хлестнула его веткой придорожного куста по пятой точке и ушла в аламьену. В итоге маме с сестрой пришлось собираться и переезжать к нам — до того времени, как будет восстановлен дом, а я сказала, что если она попробует спорить по поводу дальнейшей помощи, я рожу прямо здесь.