Татьяна Мейко - Колдунья

Она невозможно долго ставила самовар, разучившись разжигать холодные угли, а он все стоял, словно ждал чего-то.

Она тревожно оглянулась.

— Ты устал? — только и спросила его.

Потом торопливо начала стелить белоснежные покрывала. Он снял тяжелые сапоги, шубу и шапку, опустил на белые подушки белую голову и уснул так, будто не спал все это время.

Прошло три дня, три ночи, много раз закипал и остывал самовар, а он спал и спал, словно хотел проспать всю оставшуюся жизнь.

Колдунья сидела рядом, гладила его такие знакомые руки и плечи, которые не разгибались даже во сне. Не решилась коснуться одного сердца.

Она тронула ладонью седую бороду, и волосы потемнели, будто оттаивая от инея. Ее теплые руки вспомнили колдовство. Она не поверила, провела по изрезанному морщинами лбу, и морщины разгладились.

Тогда подошла она к кипящему самовару, и клубы пара вырвались ей навстречу. Колдунья увидела в тумане свои тихие ели и бледную равнину. На краю пустыни в чужом доме сидела чужая женщина с лицом знакомым и родным. Она подпирала ладонью голову и печально смотрела на белые хлопья, словно ждала, когда кончится снег. Но снег все не кончался.

И всем своим опустевшим и измученным сердцем пожелала ей добра маленькая колдунья…

Она боялась смотреть на лежанку, где спал ее усталый странник. Она тихо сидела у самовара, словно сама боялась проснуться и начать жить в мире, где, имея чары колдуньи и сердце женщины, нельзя пожелать счастья для себя.

И где же тогда найти счастье людям, если между двумя домами и двумя судьбами может лежать тридцать лет пути, если молодость тает бесследно и незаметно, как белый пар от самовара, и хорошо еще, если успеет кто-нибудь отогреться и испить из того самовара горячий чай.

И тихо позвала по имени добрая колдунья ту — чужую.

И за тридцать лет пути откликнулась та и встала, прислушиваясь.

Колдунья поднялась ей навстречу и снова запоздало пожелала ей добра, как желают всем чистым и вновь рожденным. Соперница отбросила с плеча тяжелую косу, накинула белую шаль и, не оглянувшись, вышла за дверь.

Волшебница последний раз смотрела в лицо той, которая, будто званая гостья, торопилась в ее дом, потом погасила огонь в колдовском самоваре, оставила колдовскую книгу и, не поцеловав на прощанье спящего, навсегда ушла из своей избушки.

Странник не проснулся. Он почивал спокойно и ровно. На столе стыл самый обыкновенный теперь медный самовар, а в углу дожидалась нового прочтения старая книга волшебных сказок.

По холодной пустыне, разметавшейся по земле на тридцать лет пути, в разные стороны шли два человека. Одна — женщина, благословленная на счастье целым миром, другая — колдунья…

А над ними тихо и безмятежно стояли на земле веские ели, которые уже раз и навсегда дождались всего.