Чертова Кукла - Песнь ангелов [СИ]

— Ведьма, исчезни, хорошо? — он зашел в квартиру. Было слышно, как запираются замки — первый, второй, третий. И тишина.

Присев на кресло, я в отчаянии закусила губу. По окну катились первые капли дождя — а у меня нет зонта. Ладно, пережду здесь, если не выгонят. Бог не выдаст — Ивлев не съест.

А между тем на улице разгулялась непогода. Небо озаряло вспышками молний, и сразу же слышались раскаты грома. Промокну до нитки, а что может быть хуже мокрой ведуньи? Только две мокрые ведуньи.

Я позвонила в такси и пока объясняла адрес, дошла до дверей тридцать седьмой квартиры. Слабый запах тухлых яиц снова подсказал: где-то здесь — темная магия.

— Да что же это такое, а? — всплеснув руками, я начала осматривать дверь. Мои сомнения оправдались, весь косяк был утыкан иголками. Сдвинув коврик, увидела землю, наверняка, могильная. И ведь ни листочка, ни перчаток под рукой, чем подклад убирать? Голыми руками нельзя, на меня перейдет. Я заметалась по лестничной площадке, выискивая хоть что-нибудь, что помогло бы мне. — Почтовый ящик! — хлопнув себя по лбу, я сбегала вниз, нахватала газет и вернулась обратно. Теперь предстояло занятие потруднее — передвинуть столик для гостей к двери — с моим ростом другого выхода нет.

Стол отчаянно скрипел и не желал сдвигаться с места больше, чем на миллиметр, но я все равно продолжала. Когда он встал под дверью Ивлева, такси ждало меня на улице уже десять минут.

— Господи, Боже мой, от всякой порчи его укрой, — начала читать я, осторожно извлекая иголки из косяка бумажкой и засовывая их в свернутый кулек. — От ветряной, от земляной, от воды болотной, от палицы, от маталицы, от игляной, от огняной, от наносной. — Пришел черед земли, я сметала ее все теми же газетами. Не мешало бы еще полы замыть, но пока сойдет и так. — Кто ту порчу принес, тому эта порча на нос, на зубы, на губы, на сердце, в поганую утробу. Ключ, замок, язык, Аминь.

— Ведьма, — резко распахнув дверь, Максим недобро уставился на меня, пытавшуюся в это время отодвинуть на место все тот же злополучный стол. — Что на этот раз?

— Иголки из косяка вытаскивала, — заискивающе протянула я, глядя на него снизу вверх. Ореховые глаза снова смотрели куда-то мимо меня.

— У тебя две минуты, пока не приехала охрана.

Схватив кулек с землей и иголками, я рванула к лифту. Все, хватит с меня! Не буду ему больше помогать, уничтожу подклад этот — и пусть помирает. Нет больше ни терпения, ни желания спасать наглеца!

В дверях мы столкнулась с Маргаритой. Та, увидев меня, попятилась, а потом и вовсе припустилась в другую сторону.

— Гадина! — крикнула я ей вслед. — Еще раз увижу здесь — прокляну!

Таксист, слышавший это, встретил меня удивленными глазами, но промолчал, лишь изредка поглядывая через зеркало. Мы доехали до парка, где я, под не стихающим дождем, наспех закопала подклад, не давая волю эмоциям, и припустилась обратно, в теплое нутро автомобиля. Когда мы подъезжали к дому, гроза начала стихать. Я расплатилась с таксистом и побежала к подъезду.

— Девушка! — крикнул он.

— Да? — я смотрела на него сквозь пелену теплого дождя, обессиленная и готовая разрыдаться от жалости к себе.

— Вы не плачьте, он все равно вас, а нее выберет!

Кивнув, я побрела прочь, уже не сдерживая рыданий. Никогда до этого мне не приходилось столько плакать — не считая расставания с Володей и бабушкиных похорон. Но эти люди были мне дороги и любимы, а Ивлев… Тяжело простить ему всех унижений, причиненных за сегодняшний день, пусть на нем хоть печать одиночества, хоть проклятие смертника — а желание помогать он отбил напрочь.

Переодевшись в сухие вещи, я тут же уснула на диване, даже не успев поговорить с родителями. Яшка прижался ко мне, доверительно мурлыча, но тягостное чувство так и не проходило.

Бабушка явно решила не отставать от меня.

Сегодня она снова пришла во сне. Сидела на лавочке и щурилась от дневного света. Солнце не проглядывало из-за облаков, но все равно больно било по глазам.

— Ты недовольна? — вдруг стало дико стыдно. Ради меня тормошат дух бабушки, а я не могу ее просьб выполнить.

Она даже голову в мою сторону не повернула, делая вид, будто не замечает присутствия любимой внучки. Я хотела взять ее за руку, но в последний момент передумала. Одно дело — когда бабуля прикасается до моей головы, плеч; другое — почувствовать сейчас ее холодную, призрачную ладонь, чтобы еще раз напомнить себе — это уже не живой человек, а всего лишь душа.