И на следующий день большой бал, на который приглашены все более-менее видные люди империи. Это не считая малых увеселений для народа. В прошлом году вон бочки с вином выкатывали, раскладывали костры, на которых жарили мясо. А всем сиротским приютам и домам призрения выплатили по сто рублей.
— Ее императорское Величество весьма озабочены тем, чтобы все прошло наилучшим образом. Приглашены многие, важные для империи люди, которые, однако, порой бывают весьма и весьма далеки от дворцовой жизни. И вашей задачей будет не только сопровождать их, помогая во всем, но сделать так, чтобы ваши подопечные чувствовали себя желанными гостями…
Анна Павловна погладила темный цветок.
— Чуть позже состоится жеребьевка. Каждая из вас получит имя. И надеюсь, вы понимаете, чего от вас ждут…
Ее губы тронула улыбка.
А кто-то вздохнул и робко поинтересовался:
— А… а это прилично?
— Вполне, — Анна Павловна обратила взгляд на Залесскую. — Неприличны глупость и невежество, а от вас лишь требуется исполнить роль. Поверьте, это самая простая из ролей, которые здесь порой приходится исполнять.
Князь Навойский испытывал преогромное желание присесть, а лучше прилечь. И целители сказали бы, что желание сие вполне естественно, а князю надлежит прислушаться к нуждам собственного тела, пока оное тело вовсе не отказалось ему подчиняться.
Виданое ли дело, ему голову едва ль не до смерти пробили, а он, вместо того, чтобы лежать, окруженный заботою, побежал куда-то.
Ладно, не побежал.
Пошел.
Похромал, на тросточку опираясь.
— Очевидно, князю вновь примерещилось, и в состоянии ума помраченного он совершил смертоубийство девицы Лужниной, — Первецов неожиданно для себя обнаружил, что стал вдруг, если не самым главным в конторе, то почти. Князь вон серый, больной, осунулся весь, того и гляди сляжет. И внезапная власть пугала. То есть, нет, в мечтах своих героических Первецов не раз и не два примерял место, заменял высокое начальство, пораненое на службе едва ль не до смерти, и конторой руководил мудро, за что после и бывал жалован. В мечтах.
Наяву конторой руководить оказалось не так и просто.
Нет, Первецова слушались. Приказания его исполняли, однако не отпускала препоганая мыслишка, что приказания эти неверны… вот, скажем, взять Стрежницкого.
С одной стороны девица застреленная имелась.
И сам Стрежницкий не отпирался.
И стало быть, вина явная, а потому и действия очевидны, но теперь, перед князем, очевидность их вдруг поблекла.
— И ты, идиот, отправил его… куда?
— В…в заключение.
На щеках вспыхнули пятна. Осознавать себя идиотом не хотелось. Впрочем, кому и когда было дело до желаний Первецова.
— Куда именно? — уточнил князь и поморщился.
Хотелось наорать, а паче того перетянуть Первецова тросточкою по хребту, глядишь, и вправду ток кровяной усилится, прильет кровушка к мозгам и вернет способность мыслить ясно.
Жаль, что закон запрещает применять к чинам нижестоящим насилие.
Ничего… против ссылки закона нету.
Вот закончится это дело, и отправится Первецов на границу, годков на пару, пока опыта не наберется или не помудреет. Говорят, люди в обстоятельствах стесненных мудреют со страшною силой.
— Так… в Заложное крыло.
Димитрий осторожно кивнул. А может… конечно, Стрежницкий не виновен, тут и сомнений нет, но в Заложном крыле издревле держали узников высоких, а потому условия там были весьма себе приличные. Глядишь, и целее будет.
Правда, идти туда далеко, а придется.
— Не надо было? — тихо спросил Первецов.
— А тебя не смутило, что охрана спала, — Димитрий пролистал доклад.
Первецов пожал плечиками: мол, случается и с лучшими из нас.
— И как девица очутилась в его покоях посреди ночи?
— Ну… — Первецов потянул себя за локон. Локоны у него были отменными, крупными, аккуратными, уложенными один к другому, а главное, лысинку прикрывающие. — Может… того… преступной страсти предаться желала?
— Конкурсантка?
— Так… Стрежницкий же… ему все едино.
— Стрежницкий ныне, если и способен предаться преступной страсти, то только к питию…
— Но она ж не знала! — возразил, осмелевши, Первецов. И локонами тряхнул. И платочек шейный, по новой моде крупным узлом завязанный, поправил. На платочке поблескивала булавка с птицею.
Парная ей брошь украшала карман.
И выглядел Первецов, надобно сказать, препрезентабельно.
А может, он?
Он ведь небогат, сколь Димитрий помнил. Рода среднего, но честолюбив, хотя и умом особым не отягощен. А честолюбие без ума опасно…
Читать дальше