Он не смог.
Не смог.
— Арин, ты в порядке?
— Как? — выдавил он. — Каким образом она сломала руку?
— Упала со стремянки.
Должно быть, он не смог скрыть облегчения, потому что его кузина приподняла брови и была готова стукнуть его еще раз.
— Я представил себе кое-что похуже, — попытался оправдаться он.
Она вроде бы поняла его облегчение от того, что боль, если должна была прийти, пришла, но на этот раз не кусалась. Всего лишь травма прошлого. Никем конкретно не нанесенная. Порой всего лишь ирония везения. Сильный оползень, который заканчивается тем, что вы остаетесь ни с чем, и кто-то пользуется этим.
* * *
Это была долгая дорога домой. Но неожиданно вызвавшая давно забытое удовольствие, воспоминание о возвращении домой, когда Арин был ребёнком, знающим, что найдет там всё, что любил, целым и невредимым. Его уверенность была настолько абсолютной, что он даже не подозревал о ней.
Город сменился кипарисами. Его ноги были в пыли. Солнце усилило запахи: его разгоряченной кожи, раскаленной дорожки, ветра, дышащего лавандой, цветущей где-то вне его поля зрения.
Бог смерти безмолвствовал. Не оставил его. Он по-прежнему обитал где-то там, на задворках сознания Арина, но не мешал. Он как бы сроднился с ним. Арин давно уже водил дружбу со смертью, но жил он не только ею.
Девушкой в сердце. Живущей в его доме.
Ждущей его.
Осталось пройти по щербатым каменным ступенькам последнего холма. Арин ускорил шаг.
* * *
И вот уже перед ним вырос дом, искрящийся открытыми окнами. На стриженом лугу пасся боевой конь.
Хоть Арин и всем сердцем хотел видеть Кестрел, но ему пришлось подождать. Ещё издалека он уловил пыльцу музыки. Когда Арин пересёк луг, мелодия стала громче. И это открыло в его душе дверцу счастья, которое увеличилось и мерцало… глянцево и весомо, как вода на солнце.
Им овладела приятная усталость. Арин лёг на траву и прислушался. Он думал о том, как Кестрел спала на лугу дворца и грезила о нём. Когда она рассказала об этом, ему безумно захотелось, чтобы это произошло в жизни. Он пытался представить себе, как это — грезить, и через некоторое время сам не заметил, как задремал. Все в его дрёме было значимым, но он ощущал скудость этого совершенного сна. Свод босых ног Кестрел. Старая сказка о боге смерти и швее. Арин не вспомнил об этом после пробуждения, утратил понимание, почему касание Кестрел пробудило в памяти историю, о которой он давно не вспоминал.
Он спал и ему снилось: чулок, зажатый в кулаке, и шальной вопрос о том, как он был создан, кто его сшил? Он видел свои руки (хотя они не были похожи на его руки), отмеряющие и раскраивающие ткань, шьющие невидимыми стежками. Из комнаты вывалился темноволосый мальчик с божьей меткой на лбу. Когда гость вошёл и сказал: «Сотки мне ткань из себя», Арин подумал, что этот мальчик всё сразу: опасный гость, дитя и швея. И она произнесла: «Мне будет тебя не хватать, когда ты проснешься».
«Не просыпайся», — попросил он.
Но проснулся.
Кестрел рядом с ним на траве, произнесла:
— Разбудила? Я не хотела.
Ему потребовалось некоторое бархатистое мгновение, чтобы понять, что это было по-настоящему. Воздух был тих. Насекомые стрекотали крыльями. Она откинула волосы с его лба. Теперь он окончательно проснулся.
— Ты так сладко спал, — сказала Кестрел.
— Грезил. — Он коснулся ее нежных губ.
— О чём?
— Подвинься ближе, и я скажу.
Но он забыл. Он поцеловал её и потерялся в восхитительном ощущении, которое становилось слишком острым для его тела. И Арин нашептал ей: секрет, желание, обещание. Сказку в своей интерпретации.
Она запуталась пальцами в зелёной траве.
Глава 44
Свежесть ночи предсказывала конец лета. Размеренный жаркий день принёс бриз, холодный, как выстиранные простыни.
Кестрел в конюшне кормила морковкой Джавелина. Она обещала ему яблоки.
— Скоро, — сказала она, гадая о том, замечали ли кони смену времен года. Обращали ли они внимание на то, как зреют яблоки на деревьях? Замечали ли они особые признаки хода времени, или для них всегда было сейчас и никаких после? Может, «скоро» для её коня было просто бессмыслицей.
Кестрел хотела навестить отца. Она хотела расспросить его о своём детстве. У нее в памяти порой всё ещё возникали провалы, а Арин не мог рассказать то, чего сам не знал. Она хотела спросить отца о том, как он подарил ей Джавелина? Каким было первое слово дочери? Хранил ли он её молочные зубы, или няня посадила их в землю, как это делают геранцы? «Какой я была и каким ты был со мной и с мамой?»
Читать дальше