Екатерина Федорова - Свадьба Берсерка

Когда муж просит свое, ему положенное, отказывать нельзя, умудрено думала Забава.

А Харальд ей, считай, почти что муж. Даже если не женится — после того, как ее голой столько народу видело, — все равно к ней, как к честной жене, относится. Заботится, бережет…

А ведь мог бы, скользнула у нее пугливая мысль, и другую бабу найти. Пока она тут с ожогами валяется.

Харальд, улегшись рядом, посмотрел ей в глаза. Коснулся ладонями щек. А потом руки его пошли вниз. По шее, по груди. Мягко погладили соски — и дальше спустились, касаясь ее кожи лишь кончиками пальцев.

Когда он дотянулся до живота, Забава зябко вздрогнула. Хотя в опочивальне было жарко.

Харальд молча смотрел на нее. Губы кривились, точно он пытался улыбнуться — или наоборот, улыбку с лица сгонял.

— Да? — спросил он вдруг.

Как раз в этот момент его руки залезли ей между ног, и Забава, покраснев, неловко согнула левую ногу. Ту, что с ожогом. Поморщилась от легкой боли — и приподняла колено, открываясь навстречу его пальцам.

Харальд издал быстрый смешок. Она и опомниться не успела, как под щекой у нее оказалась его рука — крепкая, с буграми вздувшихся жил. Другая ладонь осталась внизу, где и была. Захозяйничала между ног, как всегда, со стыдной лаской. Пальцы гладили, лезли в тело. Нагло так.

Все было как всегда — и Забава задышала чаще. Ухватилась за его плечо рукой…

А серебряные глаза сияли, и свет от стоявшего на полке светильника бросал на лицо Харальда черные тени. Резкие. Угловатые. Делавшие его лицо похожим на ту серебряную морду, что она помнила.

— Красивая, — сказал Харальд неожиданно низким голосом. — Моя.

Он мягко потянул, запрокидываясь на спину, и Забава вдруг очутилась на нем. Сверху. Пальцы между ног, бесстыдно гладившие ее там, лезшие внутрь тела, замерли. Но ладонь не отдернулась.

— Лежать, — приказал он все тем же низким голосом. — Просто лежи, Сванхильд.

Она покорно замерла сверху, ощущая твердокаменную жесткость его груди, живота. Его дыхание, частое, качавшее ее, как морская волна лодку…

Лицо Харальда было прямо напротив, и серебряные глаза смотрели, не отрываясь.

— Ты для меня красивая всегда, — сказал он вдруг. — Помни это, Сванхильд.

Рука, державшая за плечи, тут же надавила — и Забава скользнула вниз. Харальд двинулся.

Она ощутила, как в нее входит его мужское орудие — и только тут ладонь между ног исчезла, мягко погладив напоследок по бедру. Оставив на нем влажный след. Влага из ее тела…

— Не двигайся, — хрипло приказал Харальд. — Просто лежи.

Он обхватил ее уже двумя руками — но ожога на пояснице не коснулся.

И задвигался под ней. Задышал чаще. Мир для Забавы закачался. Она распростерлась на нем, чувствуя, как ее дыхание становится рванным от его толчков — мягких, неторопливых.

Ощутила, как скользит в теле его орудие. И как слабое, нарождающееся удовольствие смешивается с такой же слабой болью в ожогах…

Выпал первый снег.

Забава выскользнула из женского дома во двор. По пятам топала охрана — трое воинов, укутанных в плащи, в меховых шапках вместо шлемов.

Ожоги на пояснице и ноге еще болели, но теперь эта боль была легкой, зудящей, и просыпалась лишь иногда. Когда она пересидит или двинется резко.

Пора бы этой боли и вовсе пройти, рассудительно подумала Забава, делая мелкие шаги по белой пороше, укрывшей землю. Уже дней двадцать прошло… или меньше?

Струпья на пояснице и бедре успели отпасть, но под ними остались рубцы, затянутые тонкой болезненной кожицей. Всякий раз, когда мылась, одевалась или раздевалась, Забава их щупала.

Щупала и думала — уродливые отметины-то. А Харальд еще и каждый день на них смотрит, проверяет, как заживает.

Откуда-то издалека, от крепостной стены, донеслись детские вопли. Жены Ислейва и Болли, Тюра и Гудню, приехавшие в Йорингард дней двенадцать назад, привезли с собой детей. И теперь по женскому дому утром и вечером топали детские ноги.

Забава улыбнулась бледному солнцу, просвечивавшему через пелену блекло-серых туч. Посмотрела в сторону фьорда.

На сине-серой воде почти не было волн — день выдался безветренным. Скалы вокруг фьорда присыпало снегом. Берег перед крепостью закрывали полосы навесов, под которые затащили драккары, сняв с них мачты.

Только пара кораблей осталась перед полоской каменистой земли, сейчас выбеленной снежком.

Насмотревшись на фьорд, Забава свернула в сторону, к рабскому дому. Белую порошу в этом направлении уже испачкали частые бурые стежки.