Юлиана Андреева - Тропою рыси [СИ]

Я позвонила маме Максима.

— Да, слушаю.

— Галина Викторовна, это я.

— Да, Настюша.

— Ну что, нет известий?

— Нет. Я в полицию обращалась. Да только там не торопятся, уверены, что сбежал, пока не окольцевали, — Галина Викторовна тяжело вздохнула.

— А хотите, я к вам приеду? Могу и с ночевкой.

— Приезжай, Настюш. Буду ждать.

Галина Викторовна открыла дверь в домашнем пушистом халате и сразу обняла меня.

Пройдя в кухню, я обнаружила на столе уже откупоренную бутылку красного вина.

— Присаживайся. Давай по чуть-чуть.

— Спасибо, я не буду. И вам не советую. Это не лучший способ снять напряжение, вы же доктор — сами знаете.

Она присела на табуретку, наполняя себе бокал.

— Ой, Настя… Сама-то как думаешь, где он может быть?

— Понятия не имею. Вещи, телефон, бумажник — все дома. Да и не мог он так глупо сбежать.

— Я тоже так думаю. Даже не думаю, а знаю… Слушай, Настюш, я тебе сейчас кое-что расскажу. Никто об этом не знает. Но, вероятно, это поможет разъяснить всю эту глупую ситуацию. Дело в том, что Максим — не родной мой сын.

У меня округлились глаза:

— И что, хотите сказать, он не знал об этом?

— Понимаешь, мы с мужем не могли иметь детей, может потому и разбежались… Я тогда в доме малютки работала… Прямо под дверью ночью ребеночка оставили, подкинули, значит. Я и решила его себе оставить. Связи хорошие были, не пришлось долго документы на усыновление собирать. Я все хотела ему правду сказать, пока «добрые люди» этого не сделали. Вот, думала, как станет взрослый — расскажу. Но так и не смогла. Он мне самый родной, Максимка мой. Избалованный, конечно, немного, да что поделаешь…

— Так вы думаете, он узнал? Или родители его объявились?

— Мне кажется, да. По-другому я его исчезновение объяснить не могу. Видимо, у него сильный стресс.

— А вы совсем ничего о его родных не знаете?

— Нет, но я храню вещи, которые вместе с ним в плетеной люльке лежали. Пойдем, покажу.

Галина Викторовна извлекла из-под своей кровати небольшую коробку.

— Вот, в это одеяльце он был завернут, — протянула она пеструю плотную ткань, обшитую мехом.

Меня больше заинтересовали вещицы, которые лежали рядом. Искусно сделанный браслет из неизвестного материала с красивой резьбой и золотыми вставками. Орнаментом на браслете являлись переплетенные диковинные растения, звезды и какие-то немыслимые звери.

— А вот это из чистого золота, я к ювелиру обращалась, — она протянула мне странное украшение — то ли диадему, то ли некое ожерелье. Но точно не детское и очень тяжелое. На нем тоже была гравировка, но другая — в виде каких-то черточек и значков. А в середине словно выдавлен отпечаток звериной лапы.

— Никогда не видела ничего подобного, — протянула я руку. — Красота какая.

— Я подумала тогда, что это цыганка нежеланного ребенка оставила. Может, из очень богатой семьи. Но мальчишка ведь светленький. Хотя, всякое бывает.

— Неужели вас это никогда не интересовало? Вы никогда не хотели узнать больше?

— Нет. Я была счастлива. И какая разница — цыганка, пермячка, да хоть английская королева.

— Ясно. Я вас понимаю. Но теперь, если удастся узнать, кому принадлежали эти вещи, мы, скорее всего, найдем и Макса. Скажите, Галина Викторовна, может у вас есть какой-нибудь знакомый ювелир, антиквар или кто-то в этом роде, кто сможет помочь?

— Нет. Но у моей бывшей коллеги, Зойки, супруг в университете историю и культурологию преподает. Сейчас я ей позвоню.

На следующий день я сидела в аудитории университета. Олег Борисович с любопытством вертел в руках золотые безделушки.

— Очень интересно. Но это, милочка, не орнамент. Это определенно надпись. Какого века эти артефакты, не знаете? Жаль, жаль. Вот так, с лету, сказать ничего не могу. Вы их оставьте, а мы с коллегами посовещаемся, с филологами.

Скрепя сердце, я оставила. А еще, по совету Галины Викторовны, оставила бутылку дорогого коньяка, чтобы быстрее совещалось и лучше думалось.

Через день, как и обещала, я вернулась за украшениями.

— Значит так, милочка. Эти вещи принадлежат к разным эпохам, даже к разным культурам, это однозначно. Вот этот браслет из слоновой кости с золотой инкрустацией, судя по выделке, вообще очень древний, насколько — трудно с ходу сказать. А вот эта вещь похожа на шейную гривну, но утверждать не берусь. Надпись на ней является зырянской письменностью. Эту азбуку для языка Коми адаптировал Стефан Пермский еще в шестнадцатом веке. Больше, извините, помочь ничем не могу. Всего доброго.