Айзек Марион - Пылающий мир

МЫ

МЫ ЗАТАИЛИСЬ в реках и лесах, в небе, в городах и в солнце, но мы больше не можем ждать. Мы слишком долго терпели. Вновь и вновь мы твердили себе, что не сможем победить, что лучшее, на что нам можно надеяться — это сохранение баланса, но теперь мы считаем, что это не так. Мы чувствуем новое будущее, зарождающееся под нами, магму возможностей, рвущуюся из-под земли.

Мы превращаемся в горы. Мы извергаемся.

МЕНЯ ЗОВУТ Р. Это не совсем имя, но мне его дал человек, которого я люблю. Неважно, какие воспоминания о прошлых жизнях вернутся ко мне и какие имена они принесут с собой. Только это имя имеет значение. Моя первая жизнь сдалась без боя, сбежала, ничего не оставив за собой, поэтому я сомневаюсь, что стоит оплакивать эту потерю. Мужчина и женщина, которых я не помню, смешали свои гены — и вот, меня вызвали на сцену. Я вышел из-за занавеса, щурясь от ослепительного света в конце родовых путей, и, после короткого, лишенного оригинальности выступления, умер.

Это среднестатистическая жизнь — неисследованная, незамеченная, ничем не примечательная, которая так и заканчивается. В прежние времена жизнь была пьесой из одного акта, и когда она подходила к концу, мы кланялись, ловили брошенные нам розы и наслаждались заработанными аплодисментами.

Затем прожекторы гасли, и мы исчезали за кулисами, где грызли крекеры в зеленой комнате вечности.

Сейчас все по-другому.

Мы ныряем за занавес в поисках новой сцены. Сейчас это пыльная холодная сцена, покрытая густой паутиной и воняющая тухлым мясом, где нет освещения, нет публики — только толпа безымянных статистов, вздыхающих в темноте. Не знаю, сколько я бродил по ней, следуя ужасающему сценарию, который я не мог прочесть. Я только знаю, что шестьдесят семь дней назад я нашел выход. Пинком выбил дверь в мою третью жизнь, которую я никогда не ждал и, конечно же, не заслуживал. Но теперь я здесь, неуклюже учусь жить в ней.

* * *

Я прижимаю лист фанеры к стене и шарю в кармане в поисках гвоздя.

Вытягиваю один и тут же роняю. Беру другой и роняю опять. Достаю третий и медленными, хирургически точными движениями приставляю к дереву. Потом роняю молоток.

В горле бурлят ругательства, но они испаряются прежде, чем достигают моих губ. Тело не торопится принять новую жизнь. Молоток в моих непослушных руках представляет собой кусок льда, пальцы кажутся крошечными сосульками. Сердце бьется, легкие наполняются воздухом, кровь из черной становится красной и несется по мне, пытаясь разбудить мои ткани от долгого сна. Но я не обычный человек. Я оживающий мертвец.

Я беру молоток и поднимаю его. Взмах и… мимо! На этот раз несколько ругательств вырываются из моего рта. «Черт» и даже «дерьмо» — никаких крепких словечек, но этого хватает, чтобы немножко расслабиться. Я держу свою руку и наблюдаю, как темнеет плоть под ногтем, — еще один синяк в мою богатую коллекцию ран. Боль ощущается отдаленно. Мозг еще не вспомнил, что теперь мое тело ценно, и не утруждается уведомлять меня о повреждениях. Я до сих пор турист на земле Живых, фотографирую их с балкона гостиницы, но не желаю ничего сильней, чем оказаться с ними там, в грязи. Нечувствительность — это роскошь, с которой я готов расстаться.

Фанера выскальзывает и падает мне на ногу. Я слышу, как хрустнул палец на ноге. Даже ругаться не осталось сил, я просто с долгим вздохом опускаюсь на диван и смотрю на выжженную дыру в стене гостиной. Мы — новая семья, и это наш новый дом, который нужно отремонтировать. Пулевые отверстия можно зашпатлевать, но на дыру от взрыва гранаты придется потратить весь день, а ведь мы еще даже не начали отмывать пятна крови. По крайней мере охрана была достаточно любезна, чтобы помочь вынести тела — ну, или чьи-то останки, неважно. Мы сделали все возможное, чтобы убрать то, что они оставили после себя, но до сих пор иногда находим на ковре фрагменты костей, на столе — несколько подрагивающих фаланг пальцев, череп, с тихим гудением наблюдающий за нами из-под кровати.

Почему мы здесь? В этом мире все мечтают о комфорте и безопасности, почему же мы выбрали дом с привидениями посреди зоны военных действий? Я знаю, что есть какая-то причина, по которой мы отказались от толстых стен Стадиона. Что-то возвышенное, великое и чрезвычайно важное, но у меня есть более простое объяснение: маленькие человеческие заботы, которые являются почвой для нашего дерева.